Перейти к содержимому

Всё, что мыслило, заколыхалось для борьбы на жизнь и смерть с завоевателем…

Мария Сергеевна Николева (1807-1878) происходила из семьи смоленских помещиков Николевых. По преданию, основателем рода Николевых являлся француз Давид Николь-Деманор, перешедший на службу к русскому царю Михаилу Фёдоровичу; потомки Давида, принявшего православие и имя Феодор, служили при царском дворе. Впоследствии род Николевых был внесён в VI часть дворянской родословной книги Московской губернии.

Сергей Алексеевич Николев (1750 - ? ), отец Марии Сергеевны, глава многочисленного семейства, действительный статский советник, к 1812 году был уже почти слеп; семья Николевых, как и многие дворянские семьи, жила в деревне, выезжая на зимний сезон в Москву.

Мирное течение жизни смоленских помещиков прервала Отечественная война, и им пришлось спешно покинуть родные края. Самой Марии Сергеевне, автору записок, на тот момент было всего пять лет; так что страницы, посвящённые 1812 году, написаны скорее по воспоминаниям родных, чем по её собственным.

Впоследствии Мария Сергеевна вышла замуж за Ивана Ивановича Транковского, родом из Сычевского уезда Смоленской губернии. У них было трое детей: Екатерина Ивановна (в замужестве Дерюжинская), Алексей Иванович, Мария Ивановна (в замужестве Гурьева). Екатерина Ивановна Дерюжинская передала редакции «Русского архива» воспоминания своей матери, которые и были опубликованы в 1893 году на страницах этого журнала под названием «Черты старинного дворянского быта».

Церковь в селе Покровском, построенная С.А.Николевым в 1796 г.
Фото М.И. Погодина. 1928 г.

За год до начала Отечественной войны вышла из Смольного сестра моя Елизавета, 18-ти лет; старшей сестре было 23 года, а мне 5 лет. При объявлении войны с Бонапартием брат Яков поступил в казаки. Всё, что мыслило, заколыхалось для борьбы на жизнь и смерть с завоевателем; всё двинулось на битву, а кто того не мог, тот иначе принимал участие в обороне. Отец мой, будучи почти уже слеп, пёк сухари для войска и бесплатно доставлял их в Комиссариат, а мать и сёстры принялись за корпию. Но жили мы пока покойно в своей деревне, не ожидая к себе врага (усадьба Николевых в селе Покровское (Устье) Ельнинского уезда). Все три брата давно были на границе или за границей. Средний Алексей сражался уже не раз с французами и участвовал в жаркой Аустерлицкой битве. Как адъютант генерала Репнина, был он им послан куда-то с каким-то приказом. Вдруг пуля ударяет ему прямо в грудь и отскакивает. Он от удара падает, но не ранен; отчего это? На нём надет был образ Казанской Богоматери, благословение родителей, вершка в полтора величиной в золотом окладе, в который и попала пуля, вдавив оклад в дерево. С тех пор брат всегда праздновал 8 июля в честь святой иконы, называя этот праздник «моей матушки Казанской».

Прошло уже несколько месяцев по отъезде братьев наших в действующую армию, а мы всё ещё жили мирно у себя. Родители, получая Московские Ведомости, прочитывали реляции соседям. Был Август. Уборка ржи шла тихо, много молодых крестьян поступило в милицию. При усиленном наборе рекрут отцы и матери с плачем и воем поехали провожать их; кое-где проскакивали партии казаков… Слухи носились разные: там показались мародёры («миродёры», как называл их народ); тут ограбили, убили кое-кого; были люди возбуждавшие народ к бунту, советовали бросить полевую работу, избив всех помещиков; но всё это были слухи. В нашем углу замечалась только необычная леность в работах. В конце 1810 года нанялся к нам в управители имением поляк Иван Яковлевич Гульчинский, человек незлой, но страшный трус. Жил он у нас второй год с женой и двумя детьми и, ездивши по полям, приносил разные вести, быль и небылицу, которыя и сообщал во время обеда. Обыкновенно при этом он начинал с того, что раскладывал свой большой красный клетчатый платок на лицо и голову, брал себя за нос, наклонял голову и издавал сморкаясь трубный звук, и затем начинался странный рассказ о врагах. Так, незадолго до Успеньева дня, Иван Яковлевич за обедом издал громкий носовой звук и крякнул. «Ну что скажешь сегодня, Иван Яковлевич?» - спросил батюшка, - «Что делает Наполеон?». – «Да, говорит, Французы уже в Ельне, того и гляди нагрянут к нам», - отвечал тот. «Подождут ещё казаков», - отвечал отец, и все смолкли. Лишь встали из-за стола, как видим: скачет тройка, в телеге сидит казак и прямо к крыльцу. Дверь быстро отворилась, и брат Яков влетел в своём новом казачьем мундире. «Здравствуйте, - говорит, - я к вам с худой вестью: за мной верстах в 20 идут Французы. Собирайтесь скорее, уезжайте, куда-нибудь подальше, убирайте, что поценнее, и с Богом в путь».

Поднялась суета; кто готовит экипажи, кто наполняет сундуки чем попало. Отец собрал с поля народ и велел толочь сухари, заготовленные для войска, как приношение, набивать ими мешки и укладывать в дорогу. Бричку наполнили провиантом. Сёстрам жаль было разстаться с крупными вишнями (в тот год на всё был большой урожай), и они набирали их полные корзины, оставя мать и няню заниматься укладкой более нужных вещей. Утром с восходом солнца поезд наш тронулся. В карету с матушкой и няней посадили меня пятилетнюю с большой куклой; одели меня в моё любимое розовое платье с блёстками. Отец в коляске с сестрами моими следовал за нами, затем бричка с прислугою и другая с провизией, да телега с поклажей. Весь обоз завершался табуном лошадей нашего домашняго завода, голов в 30 (отчасти Арабской крови, лошадей очень хороших, которых отец жалел оставить). Всё это потянулось в противоположную от Французов сторону. Брат же, проводив нас, поскакал назад.

Но куда ехать? Собрались так неожиданно, что не успели придумать, где лучше приклонить голову. Цель была одна: бежать от врагов. Проехав версты 4, услышали мы шум и топот; перепугались, не нагоняет ли нас неприятель. Но оказалось, что табун наш вышел из послушания конюхов, разсыпался по полю и хочет вернуться домой. Испуг матери и сестёр был так велик, что решили лучше лишиться лошадей, чем потратить лишних два часа, собирая их, и они были брошены на произвол судьбы. С общего совета решено было ехать к тётке моей Анне Алексеевне Протопоповой, которой муж был тогда уже в отставке и лежал разбитый параличом в своём имении Тульской губернии Епифанского уезда, в селе Бутырках (ныне Кимовский район Тульской области). При первой же возможности известили мы их письмом о нашем приезде; а сами, имея при своём семействе прислуги человек 10 и упряжных лошадей до 20, потянулись не спеша в Тулу и прислушивались к известиям, где неприятель.

Анна Алексеевна Протопопова. Неизв. худ. XVIII в.

Так благополучно добрались мы до родственного дома и были встречены радушно в почтенном и многочисленном семействе тётки моей и дяди. Состояние их почти равнялось нашему, а хлебородная земля Тульской губ. давала средства содержать нас без особого ущерба карману; к тому же сердечное, родственное расположение делало особенно приятным возможность приютиться у них. Два сына и пять дочерей тётки были одних лет с моими сёстрами, так что нас собралось до одиннадцати кузин, из которой старшей было около 25 лет, а младшей пять. Братья Протопоповы были, понятно, на войне; с нами же оставались из мущин лишь мой отец и больной дядя, при котором неотлучно находилась, кроме жены, старшая дочь Александра. Она не оставляла отца ни днём, ни ночью и если на минуту выходила, больной начинал плакать, как ребёнок. Так продолжалось много лет, и бедная кузина моя не видала молодости (дядя умер, когда ей было уже 35 лет). Семейство это имело большую склонность к музыке. Старший брат Пётр Сергеевич, родившийся ещё в Тобольске, когда отец его был там губернатором, играл на разных инструментах: фортепьяно, скрипке, арфе, флажолете. Он долго служил в военной службе, был во всех походах 1812 года, и везде с ним ездили скрипка и флажолет (продольная флейта высокого регистра со свистковым устройством). В свободные от службы минуты он садился с ногами на походную кровать, чтобы поиграть на любимом инструменте. Арфу он приобрёл так. Раз в походе видит, солдаты откуда-то притащили арфу и собираются рубить её для разведения костра, подкладывая в огонь ноты. Он отстоял арфу и обгорелыя уже ноты, и по ним самоучкой уже выучился играть, так что впоследствии обучил тому же и сестру мою Елену, хорошо игравшую на фортепьяно. Пётр Сергеевич, проведя 30 лет на службе, отвык от женского общества и потому казался дикарем и оригиналом. До 45 лет он лишь изредка наезжал на короткое время в свою семью. Второй брат Николай Сергеевич служил в Петербурге по министерству, был набожен, принадлежал к масонской ложе, редко бывая у родителей.  Умер он молодым. На похороны его собралось много нищих, которых он тайно содержал на своё жалованье. – Был у дяди и побочный сын Александр Васильевич Александров, воспитывавшийся с законными детьми, а затем определённый в университет на медицинский факультет, где учился хорошо. Во время Московского пожара он оставался в ней; попав в плен, притворился хромым и кривым, показал взявшим его Французам знаками, что умеет готовить кушанье и был определён ими к их начальнику на кухню. Целых две недели готовил он на кухне и колол дрова, хромая и с закрытым глазом. Когда же к нему привыкли и стали оставлять без присмотра, в одну тёмную ночь наш хромой получил употребление обеих ног, так что благополучно бежал и пешком явился к родным в Бутырки. Но тут, к несчастью, влюбился он в хорошенькую Елену Сергеевну Протопопову и, зная, что он ей побочный брат, должен был покинуть родину и поступил врачом в один из полков. В первом же сражении ему оторвало руку, затем ногу, и так кончилась его короткая жизнь.

Дом С. И. Протопопова и А. А. Протопоповой в селе Бутырки Епифанского уезда, построенный в 1787 г.

Прожив половину зимы у Протопоповых, мы всей семьей поехали санным путем в Тамбовскую губернию к другой сестре отца, Александре Алексеевне.  < … > Живя у родственников то в Епифановском уезде, то в Лебедянском (ныне – Лебедянский район Липецкой области ) (куда с нами переселялись на время и кузины Протопоповы), мы, молодёжь, человек 13, вовсе не смущались мыслью, что, может быть, враг в это же самое время разоряет наше родимое гнездо. Но родители наши немало печалились за сыновей своих, находившихся под вражьей пулей. К Святкам приехал и дядя Иван Алексеевич из своей  Фатежской  деревни (ныне – Фатежский район Курской области) с двумя дочерьми, Елисаветой и Ольгой. Елисавета уже была помолвлена за Немца, капитана Фон-Шмита. Свадьба была отложена до окончания войны, а так как, по понятиям того времени, вести переписку невесте с женихом не считалось строго приличным, то Фон-Шмит дал слово невесте, что она всегда будет знать о нём из газет, между военными реляциями, и так умел сделать, что  она нередко узнавала, что капитан Ф.-Шмит послан туда-то, был там-то и т.п.

Источники:

  1. Черты старинного дворянского быта. Воспоминания Марьи Сергеевны Николевой // Русский архив. – 1893. – № 9-12, т. 3. С. 107-120, 129-196
  2. Послыхалин А. Ю. Метрическая книга села Маврино и деревень Головино, Горбуны, Бартеньки, Большие Петрищи, Костыши, Машино и Старопареево 1790 года // Подмосковный краевед. Интернет-журнал: https://trojza.blogspot.com/2021/01/1790_12.html

Часть вторая: Остались поля и луга вытоптанными, строения разграбленными и пустыми…

   

Поделиться ссылкой:

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Наверх