Перейти к содержимому

Дембинский Г.

Дембинскийgerb_france_1804-1815pl

 

Дембинский Генрик (1791-1864), в 1812 г. под Смоленском — поручик, командир 6-й роты 5-го полка конных стрелков Великого Герцогства Варшавского; впоследствии генерал, активный участник польского восстания 1830-1831 гг.

Воспоминания Генрика Дембинского, польского генерала

Познань, 1860.

Henryk Dembiński
Pamiętnik Henryka Dembińskiego, jenerała wojsk polskich.
Poznań, 1860.

/ с.114-124 /

Нас, прибывших под Смоленск уже в канун дня штурма, неприятель встретил несколькими пушечными выстрелами, и даже привел нашу маршевую колонну в некоторое расстройство. Нам было приказано вернуться немного назад, чтобы стать лагерем вне досягаемости неприятельских ядер, и предписано на следующий день быть в парадной форме для смотра, который сделал император Наполеон. Мы готовились к этой церемонии несколько уныло, ибо император вину своего брата в опоздании с преследованием Багратиона несправедливейшим образом приписывал нам, не обращая внимания на то, что войско без приказа военачальника в многодневный марш куда бы то ни было отправиться не может.

Около восьми утра следующего дня мы сели на коней, и смотр свелся к простому дефилированию перед императором. Он находился справа от нас, а Смоленск слева. Смотр проводился укороченной рысью повзводно; мы уже рассудили, такой был слух, что мы вернемся и будем переправляться через Днепр, потому что главный натиск с того направления был бы по настоящему эффективен, когда вдруг по левую руку мы увидели конную артиллерийскую батарею капитана Романского доброй рысью выдвигающуюся вперед, и, как скоро она минула голову колонны, в нашу бригаду поступил приказ, чтобы эскадрон кавалерии шел этой батарее в прикрытие. Несмотря на то, что главный расчет был на 13-й полк, полковник Тулинский, который очень любил беречь своих людей, объяснился перед князем Сулковским, что его полк состоит из молодых солдат и не годится к подобной службе, и для нее следует использовать опытных солдат. В итоге приказ получил Курнатовский, чтобы в прикрытие шел эскадрон 5-го полка, и попросту был отправлен все тот же 3-й эскадрон.
Так мы отправились под командованием Копе,1 батарея уже была развернута фронтом, тогда и мы развернулись в линию с батареей, 5-я рота на правом, моя - на левом фланге. Все это совершалось постоянным движением вперед рысью. Я признаюсь, что когда оказался против Смоленска, от близости к стенам крепости, как говорится, сердце похолодело, и я с большим облегчением услышал приказ, кажется, шефа эскадрона Совинского: "Вся правая линия вперед!" Я стал уверенней, хотя мы приблизились к стенам, протянувшимся широким фронтом, и после некоторого продвижения к городу снова дал команду "Слева вперед!" Порысили немного в том же направлении и снова команда "Справа вперед!", и мы выстроились фронтом к городу, в центре шесть пушек, мы на флангах, и так простояли около часа, а тем временем все войско энергично маршируя формировалось за нами, к нам ближе кавалерия, в половине пушечного выстрела позади. Помню, что 6-й полк полковника Сухоржевского стал прямо за мной развернутым фронтом. Были и немецкие полки, сдается мне, прусские гусары. Через час приехал французский генерал из императорской свиты и спросил меня: "Почему батарея не стреляет?", перевожу вопрос Романскому, отвечает, что не видит неприятельских батарей. Я быстро передал его ответ генералу, тот говорит мне: "Сейчас вам покажу, где батареи" и двинул вперед как на прогулку. Храбрый конь его понес через можжевеловые кустарники, которые полностью покрывали околицу; русские тиральеры, довольно густо рассыпанные в этих кустах, не ждали генерала, не то он бы преподал нам науку, как нужно идти в огонь. Через несколько минут генерал вернулся и показал нам шанец под уклоном напротив нашего левого фланга, который мы, по правде, видели, но думали, что он без пушек. Скоро батарея Романского открыла огонь, шанец ответил из 12-ти своих орудий и эта канонада длилась больше часа. По истечении этого времени вернулся тот же генерал и привел за собой 12 тяжелых пушек старой гвардии Наполеона. Эта черная колонна, все артиллеристы в высоких медвежьих шапках, прошла через середину нашей линии, а генерал сказал подполковнику, который сопровождал колонну: "Команданте, станьте в ста шагах впереди польской батареи", но командир ответил: "В ста шагах очень мало, я выдвинусь дальше на 300 шагов, стану на том взгорке и будем бить напролом (en brèche)". Было как он сказал и эта отважная артиллерия едва по разу каждым орудием дала огня, русская батарея успокоилась. Каждое французское ядро ударяло в шпиц2 шанца. Но как только та батарея замолчала, отозвалась вторая от стен Смоленска, напротив нашего фронта, а скоро и третья дальше справа, так что мы попали под непрерывный перекрестный огонь. Плотный этот огонь помог мне в моей карьере, ибо несчастный Копе, несравнимо более старый воин, отличившийся уже под Фридландом и поэтому пользующийся в полку большим уважением, которое еще удваивала его скромность, сказал мне дрожащим голосом: "Мой Дембинский, я знаю, вы будете надо мной смеяться, но я не могу этого выносить, прикажите дать мне двух людей, пусть проводят меня в тыл, а вы возьмите на себя командование эскадроном". Я сделал все по его желанию и первый раз в жизни видел то, что немцы называют Kanonenfieber,3 о которой узнал в моем старом колледже в Остроленке, а позже при командовании полком пехоты испытал и на себе. Вот так каждодневная отвага человека, прошедшего десятки битв, угасает в одну минуту слабости!

Я должен немного описать местоположение поля боя. Днепр протекал перпендикулярно нашему фронту в половине пушечного выстрела от нас. Между нашим фронтом и стенами Смоленска были огромные овраги, которые от века вымыла дождевая вода в этом глинистом и легком грунте, непригодные для прохода кавалерии и трудные для пехоты, потому что края их были почти отвесны. Слева и позади нас торфянистый грунт, заросший сплошным можжевеловым кустарником. Между Смоленском и другим берегом Днепра был каменный мост, доступ к которому между Днепром и стенами города был важен и сильно защищаем Москалями. В этой долине были стоги сена и разные деревянные строения. После нескольких часов канонады колонны нашей пехоты двинулись в атаку. Бригада генерала Грабовского имела целью атаковать мост; стоги сена и постройки, зажженные то ли неприятелем, то ли от гранат, поднимали клубы черного и зеленого дыма, в котором блеск выстрелов с обеих сторон, напоминающий молнии, едва был виден. Это было настоящее пекло, особенно в этом месте, и выглядело как ему и должно, так что полковник Сухоржевский и какой-то немецкий кавалерийский штаб-офицер приехали ко мне, когда мимо нас уже прошла пехота, и убеждали меня двинуться к мосту. Уже семь часов длился этот адский огонь, но к счастью для моего отряда более пострадали полки кавалерии, стоящие за мной, нежели я сам.
Но болезненную утрату здесь принесла мне смерть моего брата Яна, который вел в атаку 15-й полк пехоты. Богато одетый, такова была его привычка, ехал он в одиночку верхом на коне перед пехотным полком, и, поскольку Москали дали залп тремя шеренгами, укрытые от огня, они могли бить прицельно, мой брат пал, одновременно пораженный трижды, а его конь в тот самый момент получил семь пуль. Наша атака была полным абсурдом, приказали атаковать стены высотой в три этажа без проломов и без лестниц, это значило послать людей на верную смерть. Полегло тут немало храбрейших; войско знало, что император выразил свое недовольство поляками, и хотело ради справедливости доказать свое боевое мужество. Москали бились храбро и только что в ночи, когда часть города была охвачена огнем, оставили Смоленск со своим арьергардом, так как сам корпус мы видели уже под вечер на другом берегу Днепра построенный в колонны, отступающий медленно и в порядке. Наполеон приказал установить вдоль Днепра 100 пушек, чтобы разить эти колонны, но это ни на миг не внесло в них никакого расстройства. До самой полуночи стреляли русские ружья. Я словно в предчувствии, ибо еще не знал о смерти брата, бродил один, когда все спали, и вспоминал как эти ружейные выстрелы, разрывающие всполохами темноту ночи, наполняли меня тревогой. Буквально назавтра, когда я посетил поле боя и въехал в овраг в поисках тела моего брата, потому что слух о его смерти разошелся по войску, я увидел сколь бесполезными должны были стать наши усилия. Некоторым убитым пули попали вертикально в темя, потому что русские тиральеры над оврагами могли стрелять прямо вниз по взбирающимся наверх. Там я нашел Полканского из штаба, Косинского из 2-го полка пехоты и множество незнакомых, и там же я встретился первый раз с моим братом Вацлавом, который к счастью для меня тело нашего брата Яна уже похоронил в том месте, где нашел его убитым.

На следущий день мы стояли, а французский корпус тяжелой кавалерии, колонной по четыре, переходил через Днепр по мосту в направлении за Москалями. Можно представить себе, сколь многочислен был этот корпус, состоящий из кирасиров и карабинеров, когда непрерывный его марш мимо нас продолжался больше десяти часов.
Третьего дня пополудни нам было приказано предстать перед императором; он прибывал в наш корпус для раздачи наград, о чем я, погруженный в печаль, едва соображал, когда внезапно меня вызвали из строя к императору. Он говорит мне: "Qui êtes vous?",4 отвечаю: "Je suis le lieutenant Dembiński."5 - "Eh bien, je vous nomme capitaine",6 и тронул коня для раздачи наград нижним чинам, как вдруг резко повернул коня, возвратился ко мне и еще раз спрашивает: "Qui êtes vous?" Я, думая, что он забыл, отвечаю: "Je suis le lieutenant Dembiński." Император на это: "Mais non, vous êtes capitaine, car je viens de tous nommer."7 Возможно, что в его мыслях было дать мне еще более высокий чин, что было вполне в его обычае, особенно в таких как здесь обстоятельствах; потом мне объяснили, что он имел ввиду, то есть когда император проехал к полку, он спросил Фредро, который замещал больного Курнатовского, какая есть в полку вакансия. А когда тот ответил, что не достает шефа эскадрона, спросил, кого на эту должность представляет. Тот предложил капитана Комецкого, которого император, стоя перед ним, пожаловал шефом эскадрона, а когда император спросил, кого представляют на место капитана, Фредро предложил старейшего поручика Кремаркевича. Император на это: "Eh bien, qu'il vienne ici". - "Mais Sire, il n'y est pas."8 Император: "Où est il?" - "il commande le dépôt à Varsovie."9 Император гневно: "Comment, foudre! Vous roulez me faire avancer un homme qui ne s'est pas battu, je veux recompenser un brave, allons! Le plus brave ici",10 и тогда подвернулся я. Вполне может быть, что монотонный голос императора на меня повлиял, возможно он хотел дать урок, тем кто избегает боя, но я был настолько подавлен, ответил так, словно не понял о сделанной номинации, и возможно он передумал. Помню, что я слегка поколебался с просьбой, которую хотел сделать императору, чтобы он разрешил мне для отмщения за смерть брата, сформировать из моей роты авангард армии; опасение, как бы не приняли это за фанфаронство, вкупе с глубокой печалью, заставило меня промолчать. Настолько не мог я себе представить, что брат мой Ян, которого я видел накануне полного жизни, энтузиазма и веселья, теперь мертв, что, несмотря на заверения брата Вацлава, что он точно его опознал и похоронил, я ходил по лазаретам, чтобы найти его среди раненых. Это была ужасная вещь, проведывать так много умирающих друзей. Гангрена убивала там, где перевязали столько свежих ран.
Могу сказать, что эти несколько дней дали мне много опыта в бедствиях войны, и несмотря на них боевой дух не ослабевал, в доказательство чего приведу следующие обстоятельства на другой день после получения повышения от императора. Мне приказали, чтобы эскадрон, которым я теперь командовал, построился в месте, занимаемом в день сражения; когда я к нему прибыл, то застал там также все третьи эскадроны трех других полков, входящих в нашу дивизию, и с сожалением узнал от некоего адьютанта князя Понятовского, что должен остаться с этими четырьмя эскадронами в Смоленске для караульной службы, обеспечивающей сообщение между наступающей на Москву армией и Литвой. С непомерным огорчением я принял эту новость и просил уволить от такого позора, в то время когда другие будут сражаться. По правде, не знаю, чем я заслужил подобное доверие, ибо в сражениях, подобных описанному выше, был мало и разве дотошность и ежедневная готовность к службе до этого момента могла возбудить доверие ко мне. Через час я узнал, что план изменился и что вместо этих четырех эскадронов в Смоленске остается полковник Пребендовский с 1-м полком конных стрелков.

Не помню сколько дней мы оставались в Смоленске, знаю, что не дольше чем три, много четыре. По армии ходил глухой ропот, что император был сильно разгневан на маршала Жюно, герцога д'Абрантес; тот был выслан с отборным корпусом, чтобы перерезать дорогу отступающему противнику между Вязьмой и Смоленском, однако этот маневр полностью сорвался; и хотя это был фаворит императора из команды его соратников, оказалось, что у него началось помутнение рассудка.
Все генералы, окружающие императора, советовали ему в этом году завершить кампанию и занять позиции вдоль Днепра, что действительно было спасительным советом. Но император, думая, что, овладев столицей России, принудит ее к миру, отверг все эти советы, и мы двинулись дальше. Повидимому, у него не было точных сведений о стране, в которую он пришел, и он думал, что прокормит войско на быстром марше с помощью ресурсов, которые найдет у жителей. Мысль уже трудно выполнимая в многолюдных немецких землях, и совершенно невозможная в просторах, которые мы теперь преодолевали. Были, правда, доставлены дорогие хлебопекарные печи, но не знаю, пройдя Смоленск, имели ли они возможность выпекать хлеб. Наверно, был большой непорядок в соответствующих службах, потому что только единственный раз под Смоленском мы получили порции хлеба в буханках, а он на поверку оказался печеным около Варшавы и только снаружи был хлебом, а коль скоро мы его разломали, вся середина была полна голубой плесени.

Двигаясь от Смоленска, мы заняли положение во фронте наступающей армии, в котором следовали аж до Москвы, то есть польский корпус составлял правое крыло Великой армии. Левое составляли Итальянцы. Мы все время двигались маршем не дальше мили от дороги справа от головы главной армии, так что фронт надвигающейся вооруженной силы занимал до полутора миль, а порой и больше.

1 - Поручик Копе - командир 5-й роты, вместе с 6-й ротой составлявшей 3-й эскадрон. - прим. перев.

2 - Фас, выступающая углом вперед часть укрепления. - прим. перев.

3 - Пушечная лихорадка (нем.)

4 - Кто вы? (фр.)

5 - Я лейтенант Дембинский. (фр.)

6 - Итак, я назначаю вас капитаном. (фр.)

7 - Но нет, вы капитан, я только что назначил. (фр.)

8 - Ну, пусть подойдет. - Но, Сир, его нет. (фр.)

9 - Где он? - Он командует рекрутами в Варшаве. (фр.)

10 - Вот тебе раз! Вы рекомендуете продвигать человека, который не сражается, я хочу наградить храбреца, ну же! Самые отважные здесь. (фр.)

© Перевод А.Зеленский, 2013. При цитировании ссылка на сайт обязательна.

   

Поделиться ссылкой:

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Наверх