Гавронский Францишек Салезий (1787-1871), в 1812 г. — поручик, командир артиллерийской полубатареи 12-го полка пехоты 18-й дивизии 5-го армейского корпуса.
Воспоминания о годах 1830-1831 и записи дневников (1787 do 1831)
Краков, 1916.
Franciszek Salezy Gawroński
Pamiętnik r. 1830/31 i kronika pamiętnikowa (1787-1831).
Krakow, 1916.
После нескольких дней отдыха (вероятно, проводились приготовления для перехода через Днепр по всей линии военных действий) мы пошли походом через Шклов к Смоленску. Большая дорога, проложенная по берегу Днепра, была очень широкая, настолько, что пехота могла маршировать подразделениями, обсаженная в четыре ряда березами, дающими летом приятную тень, и мягкая, не отсыпанная камнями, поскольку не шоссе. Шагать было отлично. Генералы ехали впереди, солдаты пели; мы отправились с биваков до восхода солнца. В Шклове, местечке полностью еврейском, на Днепре была дневка. Там мы узнали, что неприятельская армия будет защищать Смоленск и переправы на Днепре, где есть мост. Был приказ сконцентрироваться этим крылом в Красном в тридцати милях от Смоленска; мы поспешно двунулись от Шклова и 15 августа стали в поле под Красным. На холмах мы увидели массы собравшейся всей нашей Великой Армии; нам сказали, что там есть сам Наполеон. Какова же была радость и любопытство, кабы его можно было увидеть! Издалека слышен был гром пушек.
Местечко Красное лежит прямо на большом тракте от Вильны через Смоленск до Москвы, по которому двигалась самая середина Великой Армии; наш корпус, составляющий правое крыло, шел другой дорогой, справа от смоленского тракта. Здесь под Красным сошлись корпуса; так должно было произойти согласно военному плану, тем более, когда мы следовали сюда от Могилева, оставляя идущую направо дорогу, одна только дивизия генерала Домбровского со всеми ее тремя бригадами была отослана от нашего корпуса вправо к крепости Бобруйск для ее осады и особого внимания к неприятельским корпусам, которые могли прийти из Подолья, по слухам якобы там не нужным, ибо наступил мир с Турцией. Прибывши к Красному под вечер, наш корпус расположился лагерем в поле справа от большой дороги, а точнее красивой березовой аллеи; когда вскорости порядком стемнело, мы увидели налево от аллеи на отдельном холме большой бивак Великой Армии, в котором засияло множество света и огней. Эти огни оказались зажжеными на штыках и пиках пучками соломы. Слышался крик "Да здравствует Император!" и играла музыка. Был день 15 августа, именины Императора Наполеона, которые войско праздновало таким способом, а маршал Ней, захвативший 12 неприятельских пушек и сколько-то пленных в походе к Смоленску, прислал их как подарок в лагерь под Красным. Император расположился в большой аллее, когда войско уже затемно в ночи маршировало перед ним, его нельзя было хорошо видеть, можно было его только слышать и удовольствоваться прекрасным зрелищем освещенного лагеря и добытых трофеев, чтобы забыть о неудобствах походной жизни. Совсем немного спали в биваке, чуть свет, около четырех утра, после полученного приказа для растягивания линии вправо снова корпус стал занимать свое положение на проселочных дорогах, нацеливаясь к Днепру и Смоленску, охватывая собравшегося там неприятеля правым флангом. Целый день 16-го мы были на марше; после короткого привала для приема горячей пищи ночевали в какой-то деревне, предназначенной для главной квартиры корпуса, полки расположились лагерем в поле. Говорили о возможной битве по поводу всей собравшейся Великой Армии, которую мы видели накануне под Красным; никто из нас не знал, докуда мы идем.
17-го числа утром велено одетьcя опрятно, почистить мундиры и надраить оружие. Весь наш корпус выступил как на парад, князь Понятовский во главе своего штаба осматривал полки, ознакомил с распорядком и объявил, что в этот день, вероятно, мы увидим Императора и будем сражаться под Смоленском. После трехчасового марша по сильной жаре и в большой пыли, но в прекрасную погоду, было приказано отдохнуть; издалека с левого фланга доносился гром пушек; оружие держали наготове, а проходящий через небольшой лесок, забитый марширующими подразделениями, князь Юзеф был в великолепном мундире с широкой лентой ордена Почетного легиона сверху, он проехал рядом с марширующим корпусом и заставил всех поворотить глаза налево. Когда внезапно, на выходе из леска, мы увидели Императора Наполеона, лежащего на земле и руками подпирающего голову, заиграла полковая музыка с барабанами, каждый взвод, проходя, брал на караул. Князь оставался на коне при лежащем Императоре, а корпус маршировал далее и скоро мы увидели город Смоленск, атакованный уже с утра, в сильном огне, ведущемся со всех сторон. Такой день как этот, не выйдет из памяти. Еще весь корпус не прошел через этот лесок, когда Император рванулся от земли с места, где лежал, сел на удерживаемого рядом коня и поспешил галопом во главу корпуса, безостановочно идущего вперед. Может быть, в четверти часа от Смоленска при какой-то деревушке с усадьбой Император приказал корпусу занять положение в боевой линии; когда он растянулся, генералы скомандовали оружие в козлы и обычный привал. Около Смоленска продолжалась сильная стрельба; тогда Император говорил перед фронтом нашей линии с князем Юзефом. Он мог хорошо заметить, как радостно было видеть его перед нашим строем! Мне тогда казалось, что если бы мне приказали зарыться в землю, или в одиночку взять крепость Смоленск или прыгнуть в Днепр, протекающий около нас, без раздумий и промедления приказ был бы исполнен; такое было его обаяние и такую уверенность оно вызывало. Если подобным чувством была объята вся армия, как было не побеждать?! Но мы еще не бывали в столь трудном бою, который скоро ощутили. После короткого разговора с князем Юзефом и нашего недолгого отдыха барабаны забили строиться и к оружию; весь корпус снова под ружьем и перед Наполеоном - какой же был запал!
Свернув линию в плотные колонны, император приказал идти к городу, сам во главе; в минуту увидев его галопом поскакавшего влево, мы потянулись к городу вправо и в полчаса вступили в бой. Выслали тиральеров в предместье, расположенное у стен крепости, чтобы прогнать Москалей засевших между садами и заборами, артиллерию поставили на невысоких холмах и приказали стрелять по городу. Мою полубатарею поставил сам генерал Фишер, начальник штаба, в месте, откуда она могла достать одного бастиона, с которого велась стрельба, чтобы сбить с него неприятеля. И действительно, выстреливши около 80 зарядов, бастион перестал стрелять; должно быть в городе стало неблагоприятно. Большой пожар показался в Смоленске за стенами, а предместье, которое атаковало наше войско, оставалось под сильным ружейным огнем; пули доставали до батареи, долетали ядра. Мы кланялись им с честью, никто до того не имел ранений; так продолжалось от самого полудня до вечера в этот великий день. Но вскоре, увы, с линии стали приносить раненых; я видел из нашего полка капитана Дёнхофа раненого в ногу, Хмелевского в живот, Щавинского в плечо и других; их относили для перевязки в амбулансе и доставки к той деревушке, от которой мы выдвигались. Говорили, что погиб генерал Грабовский Михал, генерал Зайончек ранен, Круковецкий ранен, Ясь Дембинский из главного штаба погиб, с пулей в голове принесли уложенного на спину на куске забора капитана Потканского; о других не из нашей дивизии мы узнали не сразу. С такой радостью пошедших в бой, многих тут охватила горечь потерь и подавленность; было голодно и опускалась ночь. Уже совсем стемнело, когда нам приказали подойти под самые стены города; видно, что неприятель из предместий исчез. Где какое подразделение, видеть было уже невозможно; только артиллерия осталась на своих местах, потому что промоины и ров в предместьях не давали пушкам удобного проезда. Ночь мы провели голодные, каждый при своей роте; большой пожар разгорался в стенах города, а в предместьях из жителей не было ни живой души.
18-го августа, едва стало светать, разнеслась весть, что город взят, что полки нашей пехоты вошли в него через пролом; выстрелы прекратились, разрешили увольнение из роты в город для поиска пропитания. После такого полнодневного сражения и усталости, а до того голода и недосыпа, пришлось быть бдительными всю ночь, хоть по правде довольно короткую в это время; очень не хотелось двигаться, но все же любопытно было узнать, где штаб, поскольку до того он был в чистом поле в боевых порядках, так что мы были должны сегодня, на другой день по окончании сражения, наконец увидеть, как выглядит взятый город, и все захотели пойти в его стены. Оставив подпоручика Лебовского при орудиях в безопасном месте, доложивши своему полковнику Вержбинскому, я пошел с одним солдатом в город через выбитый в стене пролом, который был ближе всего к нашему расположению. Едва сделав с десяток шагов, мы уже нашли на улице трупы; но ничто не произвело такого впечатления, как вид ампутации конечностей раненым, лежащим на улицах, которых неприятель оставил отступая ночью из города. Хирурги французские и наши в тот момент были призваны их перевязывать, после того, как оказали помощь своим: я видел, как оперировали, отрезая руки или ноги, иных только перевязывали, складывали отсеченные конечности в одно место, на которое я попросту наткнулся. Куча лежала возле одного домишки, специально выбранного, потому что в столь прекрасную пору все делалось под открытым небом; пропал у меня и аппетит и желание искать продукты при этом ужасном и впервые увиденном зрелище. Я поручил солдату разведать, есть ли где склад, и выдают ли с него продовольствие, а сам вошел в церковь, увидев, что она открыта. Я нашел там много столпившихся священников и женщин, горожане мужского пола были заняты тушением пожара, который, очевидно, неприятель умышленно устроил при отходе, но с утра его пригасили, а Москали еще в ночи ушли по мосту за Днепр и преследуемые французской кавалерией не успели разрушить мост.
Очень мало продовольствия было найдено в городе, так как много его переправили за мост Москали во время затяжного штурма, а остатки сожгли, однако в домах наши солдаты нашли продукты, отданные, наверное, со страху, они были доставлены в лагерь. Император имел штаб-квартиру в городе, некоторые корпусные генералы также, мы так и стояли в поле около города и князь Юзеф с нами; у него была хижина на левом фланге, сооруженная из какого-то разобранного дома и забора.
© Перевод А.Зеленский, 2013. При цитировании ссылка на сайт обязательна.
Поделиться ссылкой:
