Перейти к содержимому

Денье П. П.

gerb_france_1804-1815fr

 

Денье Пьер Поль (1781 – 1848). В походе на Россию состоял при кабинете начальника Главного штаба Великой армии, маршала Л.-А. Бертье. На момент Бородинского сражения 5-7 сентября 1812 числился инспектором по смотрам командного состава.

Маршрут императора Наполеона во время кампании 1812 года

Париж, 1842.

Pierre Paul Denniée.
Itinéraire de l'empereur Napoléon pendant la campagne de 1812 / par le Bon Denniée 
Paulin (Paris) - 1842

 

/ с. 44-59 /

13-го, в час ночи, Император покинул Витебск, оставив 2-й и 6-й корпуса в Полоцке, и направился к Днепру в лагерь Расасна.

Погода замечательная, армия марширует полная надежд. Дорога засажена четырьмя рядами великолепных берез; сельская местность изобилует богатыми урожаями: все, кажется, предвещает развитую страну, и все же попадаются лишь жалкие хижины.

14-го дело в Красном дало несколько сотен пленных и шесть пушек.

15-го Император делает смотр армии на марше; его день рождения волнует все сердца; мы забываем о прошлых бедствиях; мы смиренно терпим лишения настоящего; мы ждем дня битвы: мир должен быть его результатом!

Тем не менее противник продолжает свое отступление в хорошем порядке.

16-го показался Смоленск; каждый верит, что враг покинул это место; сам Император разделяет это убеждение; он вызывает генерала Коленкура (было три часа ночи, и уже занимался день). Он ему приказывает устроить там свою Главную квартиру, а мне, чтобы я возвращался в штаб.

Мы уходим.1 Вскоре, миновав дивизии 3-го корпуса, стоящие на дороге, мы оказываемся в половине льё от Смоленска, как раз в первой линии тиральеров, которые обменивались несколькими ружейными выстрелами.

Маршал Ней, раздраженный задержкой продвижения своих войск, приезжает к стрелкам: это бог Марс, его внешний вид, его взгляд, его уверенность увлекут даже самых робких. Внезапно от 700 до 800 обычных казаков, замаскированных складками местности, покрытой зарослями, с громкими криками «ура!» нахлынув и оттеснив наших всадников, окружили маршала и генерала Коленкура, и прижали их так плотно, что герцог Эльхингенский получил пулю с близкого расстояния,  разорвавшую воротник его одежды. Однако беспорядок длился недолго, потому что бригада Доманже сомкнулась, вызволила маршала и преследовала казаков до самых пушек Смоленска. Наконец, пехота генерала Разу, поддержав это движение, позволила маршалу подойти достаточно близко к крепостным валам, чтобы убедиться, что русские намеревались их защищать.

Тем не менее, Император был настолько внутренне убежден, что Смоленск не годен к серьезной обороне и русские не собирались ее держать, что поверил донесениям об обратном только когда генерал  Коленкур подтвердил их лично. Это обстоятельство объясняется отсутствием каких-либо сведений о населенных пунктах, абсолютным отсутствием возможности шпионажа и прежде всего ложными советами, которые Император получал от тех, кто должен был знать страну. Однако приказано войти в Смоленск силой. Как будто бы все должно пасть перед Императором, словно его фортуне все подвластно.

Печальная и гибельная уверенность!

В ходе этой кампании видно, как армия мужественно переживает все лишения, бесстрашно сталкивается с опасностями любого рода, побеждает врага при любых обстоятельствах, но поливает кровью дороги, по которым ведет ее неизбежность.

16-го Император стал лагерем на виду Смоленска. Этот город расположен в живописном месте, на половине косогора на левом берегу Днепра (Борисфена), который отделяет Санкт-Петербургское предместье, диаметрально противоположное той стороне, с которой армия предстала перед городом.

3-й корпус занял позицию, и, хотя никаких серьезных действий предпринято не было, из-за пушек города 46-й полк понес значительные потери.

17-го, на рассвете, Император объезжает всю линию.

Левый фланг, примыкая к Днепру, находится под командованием маршала Нея, в центре маршал Даву, а правым, также примыкающим к реке, командует князь Понятовский, который появляется утром во главе 5-го корпуса (поляков). Эти войска, которые мы видим в первый раз, восхитительно красивы. Они полны энтузиазма. Они будут сражаться перед глазами Императора, но будут сражаться против крепостных стен.2

В то время, когда Наполеон обозревал правый фланг, я оказался с генералами Эбле и Гийемино, которые остановились, чтобы изучить позиции, тогда генерал Эбле своим суровым и серьезным голосом сказал нам: - «Он всегда хочет брать быка за рога! Почему он не посылает поляков перейти Днепр в двух льё выше города?»3

Эти слова возвращались не раз в моих мыслях.

Крепостные валы были вооружены значительным количеством пушек; но самый смертоносный и самый непрерывный огонь вели батареи, установленные русскими на высотах противоположного берега. Позиции нашей артиллерии были определены самим Императором, наступление незамедлительно стало общим. Тем не менее, неприятель, чьи силы постоянно прибывали, оказал упорное сопротивление расточительным усилиям наших солдат. Гранаты и картечь истребляли наши шеренги, и русские, то атакуя, то обороняясь, шаг за шагом оспаривали позиции до тех пор, пока к вечеру не были яростно прижаты к стенам города.  Тогда наш умело управлямый обстрел удвоился по всей протяженности линии, но не смог поколебать стен.
Наконец, ночь, не давая ни какой передышки от этих ужасных сцен, своей темнотой только усилила ужас дня, сделав еще более отвратительной картину города в огне, который вскоре должен был стать грудой пепла.

Таким образом, русские, отступая, повсюду зажгли пожар и не оставили после себя ничего, кроме руин. Поэтому мы оказались лишены надежды на обладание городом, как мы думали, с обильными припасами.

Вечером дивизии Морана и Гюдена остановились в предместье и вошли в город только на следующее утро, в то время как русские, отступая,  сожгли мост, отделяющий город от Санкт-Петербургского предместья, заняв выгодные позиции по направлению дорог в Москву и Санкт-Петербург.

Взятие Смоленска стоило 12 000 человек: мы нуждались в отдыхе после такого результата.

Всё утро и часть дня были потрачены на ремонт моста, и только около пяти часов войска, оставшиеся в городе в колоннах, начали марш.

С другой стороны 8-й корпус совершил, но слишком поздно, переход через Днепр у Прудищево в двух льё от города выше по течению и оставался без движения 18-го и 19-го, когда его участие, как будет видно, было бы решающим; но уже герцог д'Абрантес, такой смелый, такой блестящий, такой стремительный, был поражен губительной немощью, которая должна была ускорить его конец. В самом деле, напрасно лейтенант Фернан де Шабо4, адъютант графа де Нарбонн, дал ему приказ, от имени Императора, взять контроль над Московской дорогой, и офицер вестовой Гурго неоднократно приезжал, чтобы подтвердить тот же приказ: герцог д'Абрантес оставался неподвижным. И Император, узнав о его упрямстве, воскликнул: "Так он забыл, что был моим адъютантом?!"

Маршал Ней предпринял рекогносцировку на Московской дороге, тогда как вице-король наблюдал за той, которая вела в Санкт-Петербург. Но 19-го авангард Нея недалеко от Валутиной встретил необычайное сопротивление.  Фактически, силы противника были сосредоточены на этом пункте, и сражение стало настолько серьезным, что последовательно были задействованы все дивизии маршала.  Наконец, хотя день уже был на исходе, маршал приказал дивизии Гюдена из 1-го корпуса (временно переданной под его командование) захватить позиции, удобно занятые русскими.

Этот приказ был выполнен с редким бесстрашием; но в первой же атаке генерал Гюден был смертельно ранен5. Сразу же генерал Жерар, приняв командование, двинулся вперед прямо на врага тремя колоннами, и в десять часов вечера, потеряв от 1500 до 1800 человек и убив от 5000 до 6000 противника, он был хозяином поля боя, которое храбро защищали русские.

Эта схватка, в которой участвовало более 50 000 человек, была приравнена Императором к битве. (14-й бюллетень.)

20-го, в восемь утра, Император сел на коня и отправился на поле битвы при Валутиной. Он проехал по нему и сказал: «Вот такое поле боя мне нравится – четверо русских против одного француза. Жерар, это прекрасно».

Император, благосклонный к дивизии, разговаривает с офицером и солдатом. Наконец, уходя, он приказывает, чтобы старшие офицеры стали вокруг него: «Кто из вас самый храбрый?» — Представили шефа батальона. Император вручает ему орден офицера. — «Сир, — сказал ему генерал. — Ваше величество произвели его в майоры»6. — «Ну, ладно! Это будет майор офицер ордена Почетного Легиона».

Он сделал то же самое с капитанами.

«Покажите мне самого храброго лейтенанта». — «Сир, они все хороши». — «Это не ответ; ну-ка, назовите мне лучшего». — «Сир, они все хороши», — настаивал капитан. Император обратился к нему: «Отвечай мне, как Фемистокл: первый — я, второй — мой сосед».

Тогда предложили лейтенанта Монсе, который был ранен и отсутствовал.

— «Монсе, который был мой паж?.. Давайте, предложите еще одного…» — «Сир, он самый лучший». — «Ладно! Я отдаю награду ему».

По возвращении в Смоленск Император получил известия от герцога де Реджио и князя Шварценберга. Первый был ранен, и его заменил генерал Гувион Сен-Сир, который получил довольно превосходства над Витгенштейном, чтобы Император в этом случае возвел его в ранг маршала Империи.

Князь Шварценберг удержал свои позиции. Но он объявил, что силы врага увеличивались с каждым днем за счет прибытия войск из Молдавии и Валахии по приказу Чичагова, сменившего Кутузова, который только что был назначен Главнокомандующим армиями.

Император посвятил время своего пребывания в Смоленске урегулированию организации управления губернией, командование которой было поручено генералу Шарпантье7, и разослал приказы всем губернаторам провинций, и командирам корпусов и отдельным частям армии.

Некоторые здравые умы считали, что было бы благоразумно в столь позднее время года не начинать вторую кампанию; что было бы уместно утвердиться на Днепре до будущего лета, и серьезно заняться созданием конституции польского королевства. Другие были уверены, что гений Императора одержит победу над русской армией, что битва будет решающей, что она откроет нам ворота Москвы и что Император будет диктовать условия для славного и продолжительного мира8.

Однако авангард, состоящий из войск короля Неаполя и маршала Нея, миновал Дорогобуж, когда 24-го в полночь Император решил покинуть Смоленск; армия шла тремя колоннами: вице-король  находился слева; поляки справа; а гвардия с кавалерией, 1-й и 3-й корпуса, заняли центр.

 

1 - Когда генерал Коленкур (Огюст) и я уходили, князь Невшательский повторил нам: «Спешите, маршал Ней уже в городе».

2 - Польская армия была настолько хороша потому, что с момента перехода Немана, следуя в направлении Минска, она постоянно находилась с нами по соседству и еще не несла потерь.

3 - Генерал Эбле, старый друг Моро, был человеком долга. Император слишком поздно вознаградил его благородную и славную службу: он уже умер, когда его назначение первым генерал-инспектором артиллерии, вместо генерала графа Ларибуазьера, который умер во время отступления, достигло Кёнигсберга. Генерал Эбле, по распоряжению которого я служил военным комиссаром артиллерии в 1802 году во время первой ганноверской экспедиции, удостоил меня дружбы и доверия, на которые он не был щедр.

4 - Сегодня — герцог Роган.

5 - Генерал Гюден, смертельно раненый, сохранил это поразительное самообладание, отпечаток его прекрасного характера, и, думая только о спасении армии, назначил генерала Жерара преемником в командовании, хотя последний был наименее старшим из трех бригадных генералов его дивизии.

6 - То есть, подполковник.

7 - Тот самый генерал, которого Император оставил в Витебске.

8 - Сегодня мнения, выраженные теми, кто писал про русскую кампанию, в частности генералом Гурго, полковником Бутурлиным и др., прояснили этот вопрос; но несмотря на то, сколько времени прошло, я дословно воспроизвожу повествование, записанное тридцать лет назад.

© Перевод А.Зеленский, 2020. При цитировании ссылка на сайт обязательна.

Подробнее о бароне Денье см. в разделе «Копилка»

   

Поделиться ссылкой:

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Наверх