Михаил Казанцев
Довольно давно среди отечественных историков появилось мнение о том, что еще накануне Отечественной войны 1812 года император Александр I и М.Б. Барклай де Толли, имея сведения об огромных силах Наполеона, предполагали противопоставить их вторжению глубокое стратегическое отступление своих войск, которое могло продолжаться даже далее укрепленной линии по Зап. Двине, Березине и Днепру. А план К. Фуля служил лишь "маскировкой" истинного замысла.
Прежде всего, последнее утверждение является весьма спорным, так как существует немало фактов, прямо или косвенно ему противоречащих. Подробно с ними можно ознакомиться в нашей книге "О военных планах России и Франции в начале 1812 года" ("Дрисский лагерь" и некоторые другие главы)1.
В апрельской "инструкции" Барклая, адресованной Э.Ф. Сен-При, конечными пунктами отступления двух армий и двух отдельных корпусов определены Рига, Дрисса, Бобруйск и Киев. К 12 июня многое изменилось, но, тем не менее, данные соединения должны были отходить к той же укрепленной линии: 1-я армия - по-прежнему к Дриссе, 2-я - на Борисов, корпус П.Х. Витгенштейна - через Солок к Друе или Динабургу, войска Д.С. Дохтурова - через Кобыльники к Дисне.
Отметим также дислокацию резервных войск к этому моменту. Все запасные батальоны, за исключением 12-ти, поступивших в армию А.П. Тормасова, располагались в Риге и Динамюнде (18), Бауске и Митаве (12), Динабурге (18), Дриссе (1), Борисове (2), Бобруйской крепости (6+12), Мозыре (12) и Киеве (6).
Еще более интересен план развертывания 4-ых батальонов. Кроме тех, которые относились к дивизиям Дунайской армии (24), все прочие имели предписание о следовании в Ригу (18), Дриссу (12), Полоцк (15), Борисов (6), Бобруйск (6), Мозырь (12) и Киев (18). То есть, они выдвигались, по сути, к той же самой линии, находившейся на довольно значительном расстоянии от их депо.
После окончательного отказа от плана Фуля, что формально произошло на военном совете 1 июля, был принят комплекс мер по организации дальнейшей борьбы.
Так, 3 июля император приказал направить пехоту и кавалерию из 7 депо от Стародубского до Змиевского, а также артиллерию из Глухова и Брянска, в Калугу. А затем (5.7) повелел М.А. Милорадовичу возглавить эти войска, доведя их состав за счет включения других подразделений до 55 батальонов, 26 эскадронов и 14 арт. рот. Согласно инструкциям монарха, этот особый корпус должен был располагаться в районе между Калугой, Волоколамском и Москвой и стать "основанием для образования общего большого военного ополчения".
6 июля Александр I подписал манифест о сборе земского ополчения (хотя данное решение он принял еще 27 июня), в 1-й округ которого позднее были включены Московская губерния и еще 7 смежных с ней, а во 2-й - С.-Петербургская и Новгородская.
Помимо этих мер последовали также распоряжения о поиске у Москвы мест для новых укрепленных лагерей и создании в Твери и Калуге продовольственных запасов ("на случай приближения военных действий к сердцу России"), а также о передислокации значительной части 18-ти новых номерных полков ближе к Москве.
Но как в дальнейшем следовало действовать 1-й и 2-й Западным армиям?
В отношении первой многое указывает на то, что решения принимались в соответствии с рекомендациями, изложенными в известной записке А.А. Аракчеева, в которой, несмотря на утверждение о необходимости дать неприятелю "решительную" битву, также предлагалось дать корпусу Витгенштейна операционную линию через Себеж на Псков и Новгород, а для главных сил армии - от Полоцка к Невелю и Великим Лукам, и далее либо на Новгород, либо через Торопец к Твери.
Так, еще 29 июня Аракчеев от имени императора предписал Е.И. Меллеру-Закомельскому собрать 18 резервных батальонов в одном из трех пунктов: Невель, Великие Луки или Торопец, и направить в последний город конницу из Холмского депо.
4 июля корпус Витгенштейна был действительно отделен с указанной операционной линией, а главные силы 1-й армии двинулись сначала к Полоцку, а затем к Витебску, поскольку к тому же пункту устремились войска Наполеона. Но именно такое решение в ответ на подобный маневр неприятеля рекомендовалось и в записке Аракчеева.
Отметим в этом документе также следующий пункт: "Нужно бы для продовольствия войск учредить Главный Депо в Твери; а между Тверью и Великими Луками временные магазины...".
После оставления 1-й армией Вильно, затем "свенцянской" линии, а также отказа П.И. Багратиона от движения к Вилейке и позднее на Минск, противнику были открыты пути к Орше и Смоленску. И еще в день своего прибытия в Дрисский лагерь, 26 июня, Александр I узнал о том, что к Минску приближается 60-тысячный неприятельский корпус, а 2-я армия по этой причине пошла на Несвиж и Бобруйск. В отправленном тогда рескрипте Багратиону император высказал опасение в том, что такое удаление 2-й армии "даст возможность Давусту пробраться между Двиною и Днепром на Смоленск". И поэтому, по его мнению, этой армии следовало вернуться "на прежнее направление".
А в упомянутом предписании Меллеру-Закомельскому от 29 июня в Смоленск были откомандированы 9 батальонов и 8 эскадронов из Дорогобужского (Ельнинского) и Рославльского депо. Но, разумеется, столь малые силы, полностью "рекрутские", не могли надежно защитить город.
5 июля Александр I предписал Багратиону "предупредить неприятеля на Смоленск". При этом из полученного от него последнего рапорта получалось, что к тому времени войска 2-й армии в лучшем случае могли достигнуть только Бобруйска. Тем не менее, в тот же день все немногие резервные батальоны и эскадроны, откомандированные ранее в Смоленск, были включены в состав "калужского" корпуса. И, таким образом, в городе оставались лишь гарнизонный батальон и подразделения 2-й запасной арт. бригады.
Правда, вскоре император получил письмо от смоленского губернатора Аша, весьма встревоженного тем, что в его город съезжаются в большом числе "чиновники и разного звания люди", но в нем "кроме вновь сформированных рот артиллерии нет еще войск". И в конечном итоге Александр I решил создать там обсервационный корпус, поручив его Ф.Ф. Винцингероде. В него вошли 15 рекрутских батальонов из Вязьмы, Дорогобужа, Рославля и еще 2 из Белого, а также 2 легкие и 2 конные арт. роты (помимо них имелись еще 4). Прибыли также 8 резервных эскадронов 3-й кав. дивизии.
Сам Винцингероде 16 июля считал, что подчиненные ему войска - это 15 слабых батальонов и лишь 3 сотни кавалеристов.
Сначала Барклай рассчитывал установить взаимодействие с 2-й армией через Оршу, хотя она была занята неприятелем (частями из отряда Груши) еще за несколько дней до подхода его войск к Витебску. А 14 июля он даже решился на генеральное сражение, преследуя "важную цель", - отвлекая внимание противника и стараясь остановить его, предоставить тем Багратиону "удобность приближаться к 1-й армии". Но, как известно, после получения известий о действительном положении дел от этого намерения пришлось отказаться.
15 июля Барклай докладывал императору, что "уверен в совершенном успехе генерального сражения", а днем позже уведомлял Багратиона: "... я твердо решился от Смоленска ни при каких обстоятельствах не отступать дальше, и дать там сражение, несмотря на соединенные силы Даву и Наполеона". И, в сущности, о том же говорилось в его рапорте под номером 546 из Каменки.
С другой стороны, в частном письме Александру I от 18 июля Барклай сожалеет о совершенном удалении от ранее намеченной операционной линии через Велиж, вследствие чего теперь открыты пути на Невель и Великие Луки. Но "это только временно", и после подхода 2-й армии к Смоленску 1-я сможет начать наступательные действия, так как будет прикрыта с фланга и тыла. И в отношении Багратиону от 16 числа военный министр предполагал взять "свое направление вправо" и даже "очистить Псковскую, Витебскую и Лифляндскую губернии". Поэтому и 14 июля он, по всей видимости, желал, чтобы 2-я армия заняла Оршу именно с целью защиты пути на Смоленск и Москву.
По воспоминаниям А.П. Ермолова, Барклай тогда считал "полезнее" с подчиненными ему силами "действовать по особенному направлению" - идти "на Белый и вверх по Двине", "предоставив 2-й армии операционную линию на Москву". Это "рассуждение" обосновывалось тем, что "продовольствия для двух армий будет недостаточно", а "в Торопце и по Волге большие заготовлены запасы, и Тверская губерния пожертвовала значительное количество провианта".
И все же 1-я армия отступила к Смоленску, куда затем подошла и 2-я.
Имевшиеся тогда, 22 июля, у Багратиона соображения хорошо известны: "Собрав столь знатное количество отборных войск, получили мы над неприятелем ту поверхность, которую имел он над разделенными нашими армиями; наше дело пользоваться сей минутой и с превосходными силами напасть на центр его и разбить его войска в то время, когда он, быв рассеян форсированными маршами и отделен ото всех своих способов, не успел еще собраться".
Хотя 22-го Барклай тоже написал императору о намерении "двинуться вперед" и атаковать корпус противника, который окажется в Рудне, он вместе с тем считал важным "быть осторожным" и "постараться выиграть левый фланг неприятеля, между тем как князь Багратион будет прикрывать дорогу на Москву". А в последних строках этого письма говорится, очевидно, об окончательном решении - "обрушиться" на этот фланг "всею массою" сил 1-й армии.
В своем "Изображении военных действий..." Барклай уточнил, что намеревался выдвинуть свою армию по пути к Поречью (на небольшое расстояние), опрокинуть войска Богарне и даже освободить "весь край между Суражем и Велижем", где должен был остаться "летучий" отряд Винцингероде, и лишь затем "обе армии подступили бы к Рудне и ударили на неприятеля соединенными силами".
Однако состоявшийся 25 июля военный совет данный замысел не одобрил, а утвердил другой, изложенный в записке К.Ф. Толя: "двинуться быстро и решительно по дороге, ведущей чрез Рудню к Витебску". Барклай согласился с общим мнением, но, совершенно справедливо полагая, что армии окажутся в крайне опасной ситуации в случае неудачи предпринятого наступления и обхода неприятелем правого крыла, "поставил условие" не удаляться от Смоленска далее трех переходов. А 27-го он начал сосредоточивать свои войска на дороге из Поречья и далее стремился обезопасить северный фланг и "открыть тем коммуникацию с высшею Двиною" и корпусом Витгенштейна, т.е. перейдя, по сути дела, к осуществлению своего упомянутого выше плана.
Смоленск же, по мнению Барклая, изложенному в отношении Багратиону от 29 июля, "весьма хорошо и полезно было бы удерживать", "но сей предмет не должен однако же нас удерживать от важнейших предметов: то есть сохранения армии и продолжения войны, дабы между тем приготовить внутри государства сильное подкрепление сим армиям".
По воспоминаниям А. Коленкура, после известий о соединении русских армий у Наполеона появилась надежда на то, что противник сам попытается перейти в наступление, что, следует заметить, фактически и произошло 26 июля (7 августа). Поэтому, узнав о поражении своей конницы у Молева Болота, французский император, тем не менее, "обрадовался" и начал в ответ сосредоточивать свои войска. Но поскольку эта неприятельская "атака не имела последствий", он приступил к осуществлению собственного масштабного наступательного маневра, обычно именуемого "смоленским".
31 июля Барклай подробно изложил свой план затяжной войны в письме Чичагову. Причем тогда, по его мнению, 1-я и 2-я армии должны были иметь "оборонительное состояние", "почти бездейственное".
Однако 30-го стало известно, что войска Богарне следуют к Колышкам и далее на рудненскую дорогу, а Наполеон с гвардией идет к Любавичам. Позднее, убедившись в верности этих сведений и, по-видимому, сделав какие-то свои выводы, Барклай 1 августа начал выдвигать почти все свои силы к позиции у Волоковой и предложил Багратиону расположить его войска на левом фланге. Он полагал, что 3 августа, в день рождения Наполеона, неприятель предпримет нападение, но надеялся на успех, поскольку Толь считал указанную позицию наиболее выгодной их всех найденных ранее.
То есть фактически, как это ни покажется удивительным, Барклай вновь решился на генеральное сражение, в котором должны были принять участие основные силы обеих русских армий. Он также заверил Багратиона, что их войска сами двинутся на противника, если тот вопреки ожиданиям будет держаться пассивно.
К тому времени Багратион отвел свои главные силы к Смоленску, поскольку на прежней позиции не хватало питьевой воды, трудно было взаимодействовать с обсервационным отрядом Д.П. Неверовского, а также отразить нападение на город с юга, которое Багратион, по имевшимся у него некоторым сведениям, считал вполне возможным. Тем не менее, он уступил просьбе Барклая, и его войска вновь двинулись на запад, оставляя город фактически незащищенным.
Таким образом, Наполеон мог добиться генеральной битвы, к которой он так стремился, если бы он дождался 2 (14) августа и двинул свои силы к позиции неприятеля у Волоковой и Надвы. Вместе с тем совершенно очевидно, что передвижение русских армий к данной позиции было выгодно французскому императору и в реализации его "смоленского" маневра. Причем полное понимание создавшейся ситуации у Барклая и Багратиона сложилось только в ночь с 3 на 4 августа.
Неудачным для Наполеона оказалось то, что к исходу 2 (14) августа передислокация 2-й русской армии еще не завершилась, и в частности 7-й пехотный корпус отошел от Смоленска всего на 12 верст, благодаря чему он смог достаточно быстро вернуться обратно.
И все же к 4 августа для защиты города Н.Н. Раевский мог использовать лишь около 15 тысяч солдат и офицеров. И в целом сложившаяся к тому моменту обстановка была для русских, несомненно, весьма тревожной.
Однако, по известному мнению, Наполеон "растерял" практически все выгоды своего маневра, поскольку 4 (16) августа он ограничился "слабыми атаками", на следующий день отдал приказ о штурме лишь около 16 часов и задумался о бродах через Днепр только после донесения о движении значительных неприятельских сил по московской дороге на восток. И, вероятнее всего, объясняются эти факты имевшейся у французского императора большой надеждой на то, что для спасения Смоленска противник будет вынужден дать генеральное сражение на левом берегу Днепра.
Следует также заметить, что при сосредоточении почти всей "Великой армии" на этом левом берегу отсутствие переправ, естественно, очень ограничивало ее вождя в принятии решений. Между тем, существовал удобный брод у Прудищева, который мог быть разведан еще 4 (16) числа, откуда далее можно было наступать в сторону московской дороги. Но этот брод был использован вестфальским корпусом лишь 7-го, а утром 6-го Наполеон, не зная об оставлении русскими города, вновь готовился атаковать его "в лоб".
5 августа Багратион докладывал Александру I, что накануне "открылось намерение неприятеля, продолжая нападение на Смоленск, обратить прочие свои силы далее по Московской дороге". По словам Барклая из его более позднего рапорта, даже "непременно должно было полагать", что это намерение заключалось "в предупреждении нас в Дорогобуже или на другом каком-либо пункте" с целью овладения указанным путем.
А в отношении военному министру (копия которого прилагалась к рапорту от 5.8) Багратион писал: "По донесениям партии казаков и по всем обстоятельствам видно, что неприятель потянулся большими силами по дороге Ельнинской к Дорогобужу".
Хотя впоследствии данные опасения оказались напрасными, в тот момент главнокомандующие, "по соглашению" между собой, приняли решение, что 2-я армия двинется по направлению к Дорогобужу, а 1-я будет защищать Смоленск, по рапорту Барклая, оставаясь на правом берегу Днепра и "прикрывая марш 2-й армии".
Этот марш, по воспоминаниям И.Ф. Паскевича, начался 5-го числа "в 4 часа пополуночи", и затем, согласно донесению Багратиона, был совершен небольшой переход в 12 верст. Там остановились 8-й и 7-й пехотные корпуса. У Шеина Острога расположился арьергард А.И. Горчакова, который, по всей видимости, включал 2-ю сводно-гренадерскую дивизию, части 4-й кавалерийской дивизии (по одной версии, до 16 эск., по другой - до 32) и несколько казачьих полков под командованием А.А. Карпова. Для обороны Смоленска остались 27-я пехотная дивизия и 6-й егерский полк.
Таким образом, 5 августа главные силы Багратиона обеспечивали дальний восточный фланг всех русских войск.
Как известно, в следующую ночь оборонявшие Смоленск части оставили пылающий город. По М.И. Богдановичу, "Багратион писал накануне к Барклаю, требуя, чтобы 1-я армия не только удерживала Смоленск, но и перешла от обороны к наступлению". По его мнению, "следовало, заставя неприятеля ослабиться безуспешными приступами, перевести войска через реку, пройти через город и довершить победу решительным нападением. К сожалению, содержание этого письма не было сохранено в тайне, и поэтому приказания Барклая - очистить город и уничтожить мосты - возбудили неудовольствие в главной квартире армии".
В упомянутом выше отношении к военному министру от 5 августа Багратион высказал свои соображения иначе. Он просил "не отступать от Смоленска и всеми силами стараться удерживать" данную позицию, что давало возможность "при отступлении неприятеля действовать ему в тыл и нанести большой вред". Оставление же города "будет со вредом для нас и не может потому быть приятно Государю Императору и Отечеству".
Далее у Богдановича: "Многие из генералов гласно изъявляли свое мнение о необходимости продолжать оборону Смоленска; другие полагали, что неприятель уже достаточно ослаблен и что настало время воспользоваться рвением наших войск и атаковать Наполеонову армию. Дело дошло до того, что некоторые из старших генералов (и в числе их Беннигсен) решились отправиться к главнокомандующему и требовать от него отмены сделанных им распоряжений".
О тех же событиях Ермолов вспоминал: "Князь Багратион склонил главнокомандующего еще один день продолжать оборону города, переправиться за Днепр и атаковать неприятеля, и что он то же сделает с своей стороны. На вопрос главнокомандующего отвечал генерал-квартирмейстер полковник Толь, что надобно атаковать двумя колоннами из города. Удивило меня подобное предложение человека с его взглядом и понятиями".
Ермолов указал на все негативные последствия данного плана, а также перехода 2-й армии за реку с последующей атакой правого фланга войск Наполеона. И, по еще давно высказанному мнению, все подобные замыслы являлись очень рискованными, поскольку помимо слишком невыгодного соотношения сил противник мог создать большие затруднения при форсировании реки и даже выходе войск за пределы крепостных стен. А в дальнейшем им пришлось бы сражаться, имея в тылу ту самую водную преграду и сгоревший город. Важную роль также играло взаимодействие двух армий, которое по разным причинам могло быть нарушено.
Простое же удержание Смоленска с чисто военной точки зрения являлось бесполезным. И особенно опасным было стремление непременно отстоять его, в то время как превосходящие силы французов и их союзников начали бы действовать на обоих берегах Днепра.
Несмотря на критику предложений Толя и Багратиона, Ермолов, по его собственному признанию, не воздержался, тем не менее, от "неблагоразумного" поступка, поддержав "мнение г.г. корпусных командиров еще один день продолжить защиту города. Желание их доведено до сведения чрез генерал-майора графа Кутайсова".
Вскоре после отъезда из Петербурга М.И. Кутузов, узнав о падении Смоленска, будто бы сказал: "Ключ от Москвы взят!".
Но поскольку этот город с давних пор считали ключом к первопрестольной столице, слова полководца могли быть тогда лишь более выразительной констатацией данного факта. Однако, как известно, позднее, докладывая 4 сентября императору об оставлении Москвы, Кутузов также заметил: "Впрочем, <...> последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска и с тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал".
А Александр I в частном письме Барклаю от 24 ноября критиковал решение генерала дать генеральное сражение лишь у Царева-Займища, а не "в Смоленске", потеря которого "произвела неизмеримое нравственное впечатление во всей Империи", после чего также "ко всеобщему неодобрению нашего плана войны присоединились упреки".
И судя по словам императора, вполне приемлемое и даже в какой-то степени выгодное время для подобной битвы было до 5 августа, поскольку войска тогда еще не понесли потери в последующих боевых действиях до их прибытия в Царево-Займище.
Но, по подсчетам историков, 22 июля (3.8) от Зап. Двины до Могилева Наполеон сосредоточил еще весьма крупные силы, и даже без пехоты Сен-Сира и Домбровского с конницей Латур-Мобура, отправленных в Полоцк и к Рогачеву, у него было около 190 тысяч солдат. Численность же двух русских армий после их соединения составляла не более 113 тысяч человек (с казаками - около 121 тысячи). И в случае генерального сражения они, несомненно, подвергались слишком большому риску.
При наихудшем развитии событии они могли быть и разбиты со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями, в числе которых было бы и значительное увеличение опасности уже для Москвы.
Барклай же, несмотря, например, на свои намерения 1 и 2 августа, в конечном итоге все же сохранил войска, приведя их к Цареву-Займищу. Правда, вступивший в командование Кутузов почти сразу (19 августа) посетовал императору, что нашел "войска отступающими от Вязьмы и многие полки от частых сражений весьма в числе людей истощившимися", в то время как "число мародеров весьма умножилось".
Тем не менее, жене он написал, что "дух в армии чрезвычайный". И через несколько дней русские войска, основную часть которых, естественно, составляли солдаты и офицеры, пришедшие из Смоленска, смогли с честью выдержать чрезвычайно кровопролитное и упорное с обеих сторон Бородинское сражение. Причем к его финалу Наполеону, несмотря на все усилия "Великой армии" и понесенные ею крупные потери, так и не удалось добиться своей главной цели - разгрома своего противника.
Важна также ситуация с резервами, которые можно было использовать для защиты Москвы. И перед отъездом из Петербурга Кутузов получил из военного министерства сведения о "калужском" корпусе и номерных полках Д.И. Лобанова-Ростовского и А.А. Клейнмихеля.
Как уже говорилось, первое соединение изначально должно было включать 55 батальонов, 26 эскадронов и 14 арт. рот. и, располагаясь в районе между Калугой, Волоколамском и Москвой, стать "основанием для образования общего большого военного ополчения", т.е., по сути дела, ядром так называемой "второй стены". А с учетом направленных в этот корпус других подразделений его состав мог еще несколько увеличиться - до 57 батальонов, 34 эскадронов и 20 арт. рот (240 орудий). Правда, количество 4-ротных батальонов получалось существенно меньшим - 43.
Номерные полки формировались по полному штатному расписанию (в 3 бат.), и согласно распоряжениям императора, им надлежало дислоцироваться во Владимире, Костроме, Ярославле, Рязани и Москве (по два), в Твери, Клину, Завидово и Подольске (по одному), а также где-то между Владимиром и Рязанью (4).
Всего, таким образом, в этих полках вместе с "калужским" корпусом могло быть 97 батальонов, 34 эскадрона и 20 арт. рот.
Конечно, все эти войска не имели никакого боевого опыта. Тем не менее, при условии полного обучения, укомплектования, по крайней мере, на 80-85% и обеспечения всем необходимым, согласно штатам действующих подразделений, они являлись бы, на наш взгляд, довольно внушительным резервом при отражении неприятельского наступления на Москву.
Помимо этого планировалось собрать ополчение - большое в количественном отношении, но, конечно, намного уступавшее регулярным частям по боевым качествам. И хотя, например, 17 августа Кутузов попросил Ф.В. Ростопчина помимо полков И.И. Моркова направить к Можайску еще 80 тысяч человек, вскоре он доложил императору, что намерен использовать смоленских и московских ратников (никакие другие к армии до 2.9 не присоединились) в основном для решения задач вспомогательного характера, а на поле боя - весьма ограниченно.
Еще в начале июля пехоту "калужского" корпуса значительно сократили (на 13 бат.), и позднее к Гжатску Милорадович привел только 32 батальона (24,25 4-ротных) и 11 эскадронов (позднее прибыли еще 6) "при большом недостатке офицеров".
Но полные и точные сведения о войсках данного корпуса Кутузов получил не тогда, когда узнал о потере Смоленска, а после приезда в Гжатск. И еще позднее ему стало известно о недостатках, имевшихся у номерных полков, а также (30.8) о повелении императора не требовать их "на первый случай" по причине "неготовности" еще этих формирований.
В то же время главнокомандующий рассчитывал на их присоединение, о чем идет речь, например, в его рапорте от 29 августа. А 28-го он вновь предписал Лобанову-Ростовскому направить его войска к Москве "наискорейшим образом" и затем отдал аналогичные приказы двум полкам Клейнмихеля (9-му и 10-му), а также остальной части "калужского" корпуса - отряду Н.А. Ушакова. И поэтому, как полагают многие историки, Кутузов принял окончательное решение об оставлении второй столицы не в те дни (как утверждал Ростопчин), а несколько позднее.
Вывод же о связи между захватом Смоленска войсками Наполеона и дальнейшей судьбой Москвы читатель легко может сделать сам.
1 - http://www.museum.ru/museum/1812/Library/Kazantsev5/index.html
Поделиться ссылкой: