25 июля 1812 года, Смоленск, военный совет объединенных русских армий. Жара cтоит такая, что даже мухи не летают, но обливающиеся потом генералы не замечают ее. Ибо решается вопрос жизни и смерти Отечества: мы будем наконец наступать или что?
«Собрав столь знатное количество отборных войск, получили мы над неприятелем то превосходство, которое он имел над разделенными нашими армиями. Наше дело воспользоваться сей минутой, и с превосходными силами напасть на центр его, разбив его войска по частям»,— вещал на совете Багратион. И не было ни одного человека в генеральских эполетах, кто бы с ним не соглашался.
Никто не собирался отступать дальше Смоленска. Да даже к Смоленску не собирались: по предвоенному плану Наполеона должны были остановить на линии Днепр — Западная Двина. В сдаче только что присоединенных к России польских Вильно, Гродно, даже Витебска никто не видел большой беды. Но Смоленск — другое дело, Смоленск — это уже исконная Россия. "Подходя к Смоленску, солдаты кричали: «Мы видим бороды наших отцов! Пора драться!» — вспоминал Глинка.
Барклай мог сколько угодно ссылаться на опыт Петра I, который завел шведов аж под Полтаву. Но Полтава в 1709 году — глухая пограничная периферия. А Смоленск — ворота в сердце России.
Барклай видел, что Багратион говорил чушь. Никакого превосходства у русских пока не было (120 тысяч на 170 у французов), да и где этот пресловутый «центр» противника — никто толком не знал. Но в кармане у Барклая лежало письмо от императора Александра: «Не иначе как с прискорбием должен был видеть, что отступательные движения продолжались до Смоленска: Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях, которые, по словам вашим, почитаю теперь уже начатыми».
Фактически это был приказ наступать. И скрепя сердце Барклай утвердил решение военного совета: двинуться к Рудне и искать генерального сражения с Наполеоном.
Барклай шел в наступление с тяжелым сердцем: «Мы будем иметь дело с предприимчивым противником, который не упустит никакого случая обойти нас и через то вырвать из наших рук победу». Перед глазами у него стояло Регенсбургское сражение: в 1809 году австрийцы под командованием эрцгерцога Карла — одного из лучших полководцев Европы — пытались наступать на Наполеона. Французский император переманеврировал Карла, австрийцы потеряли треть армии и, отступая, сдали Вену.
К тому же наступали русские армии вслепую. Соприкосновение с противником, отдыхавшим от форсированных маршей, было потеряно. А утром второго дня операции Барклай получил разведсводку о движении французов в сторону Поречья, то есть севернее русских армий. А ну как Наполеон обойдет наш правый фланг и повторит Регенсбург?
А тут еще казаки под Инковом перехватили сообщение Мюрата генералу Себастиани: русские идут к Рудне. Выходит, мы наступаем с завязанными глазами, а французы все знают о наших планах!
И главнокомандующий отдал "стоп-приказ". 4 дня армии стояли у места с подходящим названием Приказ Выдра. А потом Барклай стал гонять корпуса и дивизии по треугольнику Смоленск - Рудня - Поречье, не зная, на что решиться.
Колонны блуждали по истоптанным тысячами людей дорогам, с вычерпанными до дна колодцами, с пожранной кавалерийскими лошадьми травой и сеном. Кавалерист-девица Дурова с ужасом вспоминала те дни: «Жажда палит внутренность, воды нет нигде; я сошла с лошади и достала на самом дне канавы отвратительной воды, теплой и зеленой, набрала ее в бутылку и, сев с этим сокровищем на лошадь, везла еще верст пять, не имея решимости ни выпить, ни бросить эту гадость, но чего не делает необходимость! Кончила тем, что выпила адскую влагу».
Армия изнемогала и роптала. Багратион возопил: «Если мы всегда будем думать, что фланги наши в опасности, то мы нигде не найдем удобной позиции». Наконец Барклай решился: идем к Надве. И тут…
А в это время Наполеон, отдохнув и приведя в порядок армию, навел мосты через Днепр, перешел на левый берег Днепра и двинулся маршем на Смоленск. Исследователи единодушно считают этот его маневр лучшим за всю кампанию 1812 года. Он выходил русским во фланг и тыл, ставя Барклая в катастрофическое положение. Разведка, возможности которой вообще сильно преувеличивают, этот его маневр прохлопала.
«Упрекают меня, что я не маневрировал в 1812 году: я сделал под Смоленском тот же маневр, как и под Регенсбургом, обошел левое крыло русской армии, переправился чрез Днепр и устремился на Смоленск, куда прибыл 24 часами прежде неприятеля,— писал Наполеон уже на Святой Елене.— Если б мы застали Смоленск врасплох, то, перешедши Днепр, атаковали бы в тыл русскую армию и отбросили ее на север».
Шансы застать Смоленск врасплох у него были отличные: почти все русские корпуса уже порядком отошли от города. Кроме одного…
Два обстоятельства спасли русских. Во-первых, Барклай еще до начала операции выставил у Красного 27-ю дивизию Неверовского. Она и встретила первый удар обходящей русских армии Наполеона. И в героическом бою, вошедшем во все советские школьные учебники истории, притормозила натиск французов, потеряв половину личного состава.
Второе обстоятельство в учебники не вошло, дабы не смущать школьников. Вторым обстоятельством была: водка. В русской армии служил принц Карл Мекленбургский. Французская разведка его характеризовала так: «Довольно хороший генерал, очень храбр в огне, но глуповат; любим своими офицерами и солдатами; любит много выпить». Характеристика была верной на 120%. В тот день, когда корпус генерала Раевского должен был выступить из Смоленска, возникла непредвиденная задержка.
«Впереди его приказано было идти 2-й гренадерской дивизии, но она не трогалась с места. Дивизиею начальствовал генерал-лейтенант принц Карл Мекленбургский, — свидетельствует Ермолов. — Накануне он, проведя вечер с приятелями, был пьян, проспался на другой день очень поздно и тогда только мог дать приказ о выступлении дивизии. Промедление сие было впоследствии важнейшею пользою, ибо генералу Раевскому предстояло совсем другое назначение».
Получив приказ бегом возвращаться к Смоленску, Раевский в последнюю минуту успел занять город до подхода французов, летевших на плечах Неверовского. А если бы не задержка с выступлением на Надву — не успел бы…
В итоге Раевский и выиграл для русской армии те драгоценные 24 часа, весь день 4 августа отбивая атаки французов. В ночь на 5 августа армии Барклая и Багратиона вернулись к Смоленску, Барклай взял командование в свои руки, заменив обескровленный корпус Раевского Дохтуровым.
На следующий день Наполеон начал генеральный штурм города, бросив в бой корпуса Нея, Даву и Понятовского. Особенно неистовствовали поляки Понятовского, помня, что когда-то Смоленск был польским городом. Русские тоже помнили это. «Наши солдаты брали в плен некоторых французов, но все поляки были жертвами мщения», — вспоминал участник сражения Душенкевич.
Форштадты города были сожжены артиллерией, бой переместился к крепостной стене, воздвигнутой еще во времена Бориса Годунова. Пехоте Нея дважды удавалось ворваться на Королевский бастион, и дважды ее отбрасывали. Но к концу дня стало ясно, что обороняться в старых стенах под огнем 150 современных орудий — значит зря губить корпус. Барклай приказал оставить город. Утром 6 августа французы вступили в Смоленск, «пылающий, словно ад».
По мнению Клаузевица, служившего в штабе Барклая, отступать от Смоленска надо было еще 4-го. «Но Барклай бледнел от одной мысли о том, что скажут русские, если он, несмотря на соединение с Багратионом, покинет без боя район Смоленска, этого священного для русских города».
Из-за этой задержки у Наполеона еще оставалась возможность перехватить русских. Восточнее Смоленска Днепр делает излучину, и если бы французам удалось переправиться у Прудищево, то несколько русских корпусов попали бы в капкан.
Но ни одна армия не работает как швейцарские часы, и Великая — не исключение. Наполеон, вместо того чтобы организовать преследование, лег отдыхать — это был уже не тот железный человек, что раньше. Корпус Жюно не успел с переправой у Прудищево, Мюрат не проявил инициативы, а Ней не сумел сбить арьергард русской армии у Валутиной Горы.
Командовавший арьергардом генерал Тучков в какой-то момент прискакал к Барклаю (в отличие от Наполеона, тот круглые сутки не слезал с лошади, поспевая всюду).
— Ваше превосходительство, силы на исходе, я больше не могу удерживать противника.
— Возвратитесь на свой пост, пусть вас убьют; если же вы вернетесь живым, то я прикажу вас расстрелять, — ответил ему Барклай.
Бригада Тучкова была уничтожена, сам генерал, дважды раненный, попал в плен. Но дело свое он сделал. «Жюно и Ней упустили русских. Из-за них я теряю кампанию»,— в сердцах бросил Наполеон.
Новое отступление породило в войсках открытый ропот. Солдаты и офицеры не понимали, почему после такой героической обороны нужно было сдавать город. Ведь всем карту не покажешь, не объяснишь, из какого капкана пришлось выбираться.
Но этого не понимали — или делали вид, что не понимали,— и генералы. «Я клянусь всей моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда»,— писал Багратион в Петербург. Он окончательно теряет чувство меры, называя Барклая в письмах «дрянным генералом», «трусом», «бестолочью», «подлецом, мерзавцем, тварью».
При очередной встрече между ними разыгралась безобразная сцена:
— Ты немец! — кричал Багратион. — Тебе все русское нипочем!
— А ты дурак! Хоть и считаешь себя русским.
Ермолов в тот момент сторожил у дверей, отгоняя любопытных: «Командующие очень заняты. Совещаются между собой!»
Дошло до генеральского бунта: несколько командиров корпусов во главе с наследником престола великим князем Константином Павловичем (он командовал гвардией) явились к Барклаю и потребовали прекратить отступление. Командующий холодно ответил, что не нуждается в советах.
— Если бы я не был наследником престола, я вызвал бы тебя на дуэль, негодяй! — закричал Константин Павлович.
— Если бы я не был главнокомандующим, я принял бы ваш вызов, но сие запрещено положением моим, — сухо ответил Барклай. — И именно потому, что вы волею вашего августейшего брата состоите у меня по команде, извольте, генерал, делать то, что вам приказано.
Назвать цесаревича не «его высочеством», а просто генералом — это был открытый вызов. Как и категорический приказ покинуть армию и отправиться в Петербург. Барклай показал себя человеком со стальными нервами.
Так получилось, что Смоленская операция стала единственной, которую Барклай провел против Наполеона в качестве главнокомандующего. Ему еще доведется повоевать с французами, брать Париж — но уже под командованием других. Смоленск — это его «личное» сражение. Как его оценить? Метаниями у Рудни Барклай чуть было не погубил армию. Но он же и вывел ее, разжав уже сомкнувшиеся было клещи. Во всяком случае дело под Смоленском кончилось удачнее, чем под Регенсбургом.
Смоленская операция объясняет, почему Кутузов при отступлении французов так и не решился дать Наполеону генеральное сражение. От добра добра не ищут, а состязаться с лучшим оперативным умом эпохи было выше его моральных сил.
Смоленск стал лебединой песней Барклая как главнокомандующего. На 5 августа, еще до прихода известия об оставлении города, в Петербурге назначено было совещание по назначению нового главкома. «Когда Барклай, как нарочно, делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не оставалось ничего иного, как уступить единодушному желанию — и я назначил Кутузова»,— писал сестре Александр I.
«Теперь нетрудно сказать, что прав был Барклай-де-Толли и что для одоления такого завоевателя, каков был Наполеон, требовались от России, для ее вечной славы, жертвы поважнее Смоленска»,— признавал после войны в мемуарах Граббе. Но тогда в жертву общественному мнению императору пришлось принести и Барклая.
Может, оно и к лучшему. У всякого человека есть свой предел. И после Смоленска Барклай его перешел. Он уже готов был дать генеральное сражение где угодно. Да вот хоть у Царева Займища. Напрасно его генерал-квартирмейстер полковник Толь бросился на колени, умоляя Барклая отвести армию с этой гиблой позиции. Встанем здесь и будь что будет, отвечал Барклай. И в этот момент ему доложили о прибытии Кутузова…
Константин Гайворонский
VESTI.LV - «Вести сегодня», 30.07.2012
Читайте также:
Представление генерала от инфантерии Барклая-де-Толли императору Александру I о движении армии в 1812 году
Поделиться ссылкой:
