Перейти к содержимому

Мурзакевич И. Н.

gerb_alexander1ru

Мурзакевич Иоанн Никифорович (1800-1867) — сын смоленского священника Никифора Адриановича Мурзакевича, автора «Истории губернского города Смоленска от древнейших времен до 1804 года». С 1824 года священник в 22-м егерском полку, потом был переведен в Глуховский кирасирский полк. За особые заслуги награжден титулом протоиерея и наперсным золотым крестом. Похоронен в Смоленске на Окопном кладбище недалеко от могилы своего отца.

Жизнеописание (история) священника Никифора Адриановича Мурзакевича, автора «Истории города Смоленска».
Составлено сыном его, протоиереем Иоанном Мурзакевичем. В селении Маньковке 1856 года октября 15 дня.

Смоленская Старина. Выпуск второй. 1812-1912. Юбилейное издание Смоленской Ученой Архивной Комиссии. Под редакцией Правителя Дел П. В. Михайлова и Члена Правления Н.Н. Редкова. Смоленск. Типография П. А. Силина. 1912.

Государственная публичная историческая библиотека России. Электронная библиотека ГПИБ.

/ с. 173-226 /

От издателя

Священник Н. А. Мурзакевич в 1812 году.

«1812 год поставил личность о. Никифора на такой высоте нравственного долга и гражданской добродетели, на какой она не могла быть поставлена ни его литературными трудами, ни уважением общества и вниманием лучших людей города. 1812-й год сделал личность Мурзакевича для исследователя нашей старины глубоко драматической, невольно приковывающей УК себе внимание, вызывающей сочувствие и преклонение пред нею…»
(«Священник Н. А. Мурзакевич», И. И. Орловского)

Под таким общим заглавием издаются в этом отделе сборника два документа: «Жизнеописание священника Никифора Адриановича Мурзакевича, автора «Истории города Смоленска», составлено сыном его, протоиереем Иоанном Мурзакевичем» и «Дело о священниках Мурзакевиче и Соколове и протоиерее Поликарпе Звереве».1 Оба эти документа характеризуют не только выдающуюся личность и деятельность в 1812 г. свящ. Н. А. Мурзакевича, первого историка Смоленска и одного из лучших сынов его, но и положение всего города в тяжелые для него август, сентябрь и октябрь месяцы 1812 года; имея такой двойственный характер, документы дают больше, чем обещает заглавие отдела. Таковы общие соображения, руководившие редакцией в вопросе о помещении в сборнике этих документов и объединении их в особый отдел его.

Первый документ печатается впервые; до сих пор историки Смоленска, как С. П. Писарев и И. И. Орловский, извлекали из него только отдельные фразы или небольшие отрывки, вроде описания смертной казни Энгельгардта, и еще в 1903 г. И. И. Орловский, издавая труд Н. А. Мурзакевича, сожалел, что документ не напечатан. Принадлежал он до сих пор г.-м. М. М. Громыко, а ныне приносится им в дар Смоленскому Церковно-Археологическому Комитету. Документ представляет собой рукопись самого прот. И. Мурзакевича, на 11 листах и 2 полулистах обыкновенного формата, что дает 48 страниц почти сплошного текста. Но рукопись не есть единая цельная биография: первые 20 страниц заключают в себе биографию свящ. Н. А. Мурзакевича, без конца: рассказ доведен до возвращения нашей армии в Смоленск (5 ноября 1812 г.) и излагается в третьем лице; последние 28 страниц заключают в себе автобиографические воспоминания автора из эпохи 1812 года, без начала: рассказ начинается с факта рукоположения Н. А. Мурзакевича во священника и ведется в первом лице. Пропажи конца биографии допустить нельзя потому, что она сшита в одну тетрадку в 5 листов, а последняя страница тетрадки не заполнена текстом до конца, и рассказ обрывается на полуфразе: очевидно, автор почему-то просто не закончил работы. Но нельзя это же сказать и про воспоминания: судя по нумерации листов, сделанной рукою самого автора, первый лист их утерян. Принимая во внимание эти соображения, а также более подробное изложение и более выгодную внешность первой из указанных частей рукописи, т. е. биографии, приходится думать, что вторая из указанных частей ее, т. е. воспоминания, была набросана автором просто в целях воспроизвести для себя лично образы прошлого (он набрасывал их в возрасте 56 лет); но потом автор задался более широкой целью — создать биографию своего замечательного отца: он пополнил свои воспоминания новыми фактами и эпизодами, необходимыми для биографии, изменил способ изложения, улучшил внешний вид рукописи, но почему-то не закончил своей работы. Таким образом автобиографические воспоминания сына превратились в черновик для биографии отца. При издании документа возник вопрос, какую часть рукописи взять за основную и напечатать ее и не следует ли издать параллельно оба текста? Беловик (биография) содержит в себе несколько эпизодов, не рассказанных в черновике (воспоминаниях): так, в нем рассказано о втором издании «Истории города Смоленска», о неудавшемся протоиерействе Н. А. Мурзакевича, о падении ядра в его дом, о деталях сражения 4 августа и о состоянии «великой армии» по возвращении ее в Смоленск. С другой стороны, и черновик содержит в себе несколько мелких фактов и подробностей, не вошедших в беловик. Так как, с одной стороны, беловик, в общем, подробнее черновика и носит на себе следы литературной обработки, а с другой стороны — общие той и другой части рукописи места изложены почти тождественно, то издатель решил напечатать только беловик, но снабдить его примечаниями, куда вошли все факты черновика, не рассказанные в беловике, все разночтения его, дающие иногда иную картину или иное освещение факта (напр., в рассказе о встрече Н. А. Мурзакевичем Наполеона), и, наконец, те места, где автор, под влиянием силы непосредственного воспоминания, ярче и живее ведет рассказ. При такой тщательной сверке обоих текстов издание всей рукописи в целом оказалось излишним: пришлось только дополнить беловик концом черновика. Как биография, издаваемый документ далеко не может считаться образцом такого рода литературных произведений: чисто биографического материала в нем мало, он занимает всего первые три страницы беловика и последние четыре страницы черновика; но зато он богат чисто историческим материалом, рисуя довольно подробную картину жизни Смоленска во время занятия его французами; это и сделало помещение его в сборнике весьма уместным. Автор биографии, прот. Иоанн Мурзакевич, родился 27 октября 1800 г.; следовательно, во время описываемых в биографии подробностей положения Смоленска во время занятия его французами ему было ровно 12 лет, возраст достаточный для того, чтобы мало-мальски наблюдательный мальчик мог приметить многое; а события, им пережитые, были до того грандиозны и необычайны, что могли неизгладимо врезаться в память его, как очевидца (между прочим, автор присутствовал при казни Энгельгардта). В примечания вынесены из черновика, между прочим, те места, в которых автор делает ссылки на свою память, в частности — зрительную: «и как помню…», «мы все, его дети, видели…», «видим…» — прибавляет он не раз к своему рассказу. В виду всего этого нельзя впасть в ошибку, сделав заключение, что картина, даваемая автором, в общем, соответствует действительности и, значит, имеет историческую ценность. Что касается ошибок и путаницы в хронологических датах, то они станут понятны, если принять во внимание, что воспоминания и биография восстановлены по памяти 48 лет спустя после описываемых в них событий. Умер И. Мурзакевич в чине протоиерея и полкового благочинного 26 марта 1867 года и погребен на Окопском кладбище, недалеко от могилы его отца.2

Второй документ в целом виде печатается также впервые: до сих пор только отрывки главным образом следственной части его были напечатаны в работах историков Смоленска, да Рязанская Ученая Архивная Комиссия издала 4 отношения из него.3 А между тем «Дело» и в биографическом, и в историко-бытовом отношении представляет из себя документ крупного интереса. В виду громоздкости документа, его пришлось разбить на несколько глав: 1) возникновение дела, 2) следственная часть дела, 3) предание обвиняемых суду, 4) дело обвиняемых в Комиссии Сенаторов и Уголовном суде и 5) восстановление оправданных в их правах.
«Дело» издается в целом виде, с пропуском, конечно, тех отношений, которые не внося ничего существенно нового, представляют из себя только канцелярскую переписку; из копий журнальных постановлений, справок и выписок Консистории и резолюций епископа взяты также только те, которые вносят в дело что-либо новое по существу его. Однако издатель, выпуская какое-либо отношение, делает об этом примечание. Кроме того, выпущено несколько листов «Дела», не имеющих отношения к нему и касающихся лиц, «бывших в службе у неприятеля» (листы 120, 121, 124, 125, 126, 130 и 131)4, и исправления семинарии (лист 149). Наоборот, в качестве приложения к этому «Делу» издается несколько листов из него (листы 159-164, с ним тесно не связанные) и «Дело о деньгах соборного ключаря Щировского»; этот материал имеет некоторое отношение к «Делу», как касающийся соборной ризницы и содержащий дополнительные допросы Н. А. Мурзакевича в консистории.

Ошибки в хронологических датах, заключающиеся в первом из издаваемых документов, побуждают изучающего его постоянно обращаться к тексту других, относящихся к данному вопросу, документов, как-то: дневнику самого Н. А. Мурзакевича, автобиографии его сына Н. Н. Мурзакевича и им же составленной биографии Н. А. Мурзакевича. При сличении этих документов обнаруживается неоднократно и различие в описании одних и тех же фактов, в них содержащихся. И по характеру данной работы, и по недостатку времени для издателя оказалась невозможной исчерпывающая критическая сверка и сводка всех указанных документов: он ограничился введением в примечания тех грубых ошибок в хронологии, которые содержит издаваемый документ. Полное же критическое исследование группы документов о свящ. Н. А. Мурзакевиче есть дело будущего историка Смоленска.

Примечания.

1 — Свящ. Н. А. Мурзакевич родился 2 июня 1769 г., умер 8 марта 1834 г. Считаем не лишним привести библиографию о нем, не претендующую, впрочем, на полноту. 1) Св. Н. А. Мурзакевич. История города Смоленска. Юбилейное издание Смол. губ. статист. комитета под ред. И. И. Орловского, с прилож. биографии и дневника Н. А. Мурзакевича и заметки об его «Истории». Смоленск, 1903. 2) Николай Никифор. Мурзакевич. Н. А. Мурзакевич, историк города Смоленска (биография, дневник и переписка). СПБ, 1877. 3) Записки Николая Никиф. Мурзакевича (автобиография). Русск. Старина 1887-1888-1889 г.г. 4) Статья в «Смолен. Вестнике»: Св. Н. А. Мурзакевич. 1882 г. №№ 14-16. 5) И. И. Орловский. Священник Н. А. Мурзакевич, обвиняемый в измене в 1812 году (биография и изложение дела об измене). Истор. Вестн. 1903 г. №№ 4-6. 6) С. П. Писарев. Памятная книга г. Смоленска. Смол. 1898. 7) Труды Рязан. Учен. Архив. Комиссии т. ИИ 1887 г. №3 (4 документа из дела об измене по рукописи Смол. Городск. Музея). 8) В. И. Грачев. Смоленск и его губерния в 1812 году. Смол. 1912.

2 — Кое-какие биографические данные о нем есть в указанных работах И. И. Орловского. В метрической книге Смол. епархии г. Смоленска церкви Воскресения Христова под 27 октября 1800 записано: «Катедрального собора у диакона Никифора Мурзакевича с женою его Анною Ивановою законно прижитой родился сын Иоанн. Крещен священником Филиппом, а при крещении восприемниками были: суда и расправы 1-го департамента секретарь Данила Федосеев, да с корнетшею конной гвардии Екатериною Краснощеко-Красовскою». А на мраморном памятнике на могиле И. Мурзакевича в Окопе начертано: «Полковой благочинный, протоиерей и кавалер Иоанн Никифорович Мурзакевич, умер 26 марта 1867 года».

3 — См. прим. 1.

4 -Будут помещены в главе, посвященной этому вопросу.

1769-1812
Священник Никифор Адрианович Мурзакевич родился в городе Смоленске в 1769 году от священника Смоленского Кафедрального Успенского Собора и проповедника. Отец его по бедности не мог его содержать на своем иждивении, и потому [он]1 не мог достигнуть окончательного курса семинарских наук и из низшего синтаксического класса в 1783 году декабря 13 числа Преосвященным Парфением, епископом Смоленским, определен псаломщиком к Bopoтней церкви Божией Матери, что над Днепровскими городскими воротами, приписанной к apxиepeйскому дому. Во внимание же к заслугам его отца, в 1792 году 19 сентября, и заметя в нем ревностное исполнение своей обязанности, выдан был билет на бракосочетание с священническою дочерию Вяземского соборного священника Иоанна Солнцева, с девицею Анной Ивановою, и вышесказанного числа тем же епископом Парфением произведен в иподиакона, а в 1794 году в диакона, к той же воротней церкви, с тем, чтобы он во время архиерейского служения исправлял должность иподиаконскую и ризничего, и предоставлено делать надпись на ставленнических грамотах и прикладывать архиерейскую печать.

Имея способности, но не получив достаточного образования, он почувствовал, что с скудным образованием невозможно достигнуть высших должностей, и потому в свободное время занялся чтением книг, какие мог доставать, и особенно занялся чтением исторических книг. Тогда возникло в нем желание узнать достопамятные события родного города: он стал читать летопись Нестора и продолжителей его, достал Щербатову и Татищеву историю. Но главным побуждением к составлению истории города Смоленска была попавшаяся краткая рукопись, полученная им из Губернского Правления в копии, которая была составлена иеромонахом [Шупинским] и поднесена во время проезда чрез Смоленск в Крым в 1787 году 11 генваря2 Императрице Екатерине II-й. Диакон Никифор Мурзакевич, видя краткость этой рукописи и недостаточность изложения событий и пропуск, положил непременное намерение составить по возможности историю города Смоленска со времен первоначального заселения города; по недостаточности же фактов исторических, он прибегнул к губернскому начальству и духовному. Ему позволено было отыскивать в архивах бумаги старинного содержания, также и в консисторском архиве; но консисторский архив еще в 1722 году сгорел, и потому все древнейшие акты истреблены, и события со времен Петра I-го изложены кратко и по словесному преданию старожилов.

Составлением «Истории» он занимался с 1798 года по 1803 год: просиживал с восьми часов до двенадцати полудни и, после краткого отдыха после обеда, до позднего вечера занимался, писал, соображал; и от усиленных занятий он получил геморроидальную болезнь, до того что иногда кровь горлом шла. Бледность в лице и слабость во всех движениях были следствием изнурения. Преосвященный Димитрий заметил ему: «Ты, Никифор, нездоров и чем-то занимаешься?» и тогда смиренный диакон Никифор должен был сознаться в своих занятиях. Преосвященный приказал принести ему список «Истории», который был рассмотрен Преосвященным, и когда возвращал, то сказал: «Этим следует заняться не тебе, но ученому и опытному!» И когда автор стал его просить позволения и вспомоществования отпечатать «Историю», то Преосвященный отказал. Таким образом его труды остались бы никем не замечены, если бы не дошло сведения через губернских чиновников до военного геҥерал-губернатора графа Степана Степановича Апраксина. Он приказал [ему] лично представить свой труд и, несколько страниц прочитавши, сказал, чтобы он составил письмо на его имя, с прошением о принятии сего сочинения (которое после заглавного листа припечатано). Граф Апраксин был так доволен этим трудом, что приказал на собственном иждивении отпечатать в губернской типографии шестьсот экземпляров и все подарил автору. Диакон Мурзакевич первым долгом поставил поднесть один экземпляр своему Архипастырю, который, видя, что без его участия сделалось издание «Истории», оскорбился и тут же сказал: «Я не хочу иметь сочинителя при себе!» и предоставил ему искать место, только священническое. Почему диакон, имея у себя шестерых детей, просил Преосвященного произвести его к Смоленской Одигитриевской церкви; вследствие чего 16 апреля 18033 года Преосвященный рукоположил его к той церкви [во] священника4.

Шестьсот, отпечатанных экземпляров в короткое время [были] разобраны; тогда автор должен был приступить к вторичному изданию, с присовокуплением грамот, данных городу королями Польскими и великими князьями Литовскими и царями Русскими. Преосвященный Димитрий, узнавши о втором издании, предложил автору, чтобы и о нем что-либо упомянул в своей «Истории», и выдал ему свой послужной список, который на странице 213 вполне напечатан.

Вторичное издание «Истории» такой же имело скорый исход: все жители города и помещики обратились к автору с требованием Истории Смоленской. Успех был свыше ожидания. А с этим самым вместе улучшилось состояние издателя. Видя со всех сторон одобрение его труда, автор просил обер-прокурора Святейшего Синода князя Александра Николаевича Голицына, что[бы] он соблаговолил представить его «Историю» Государю Императору Александру I-му, на что князь Голицын изъявил согласие и исходатайствовал автору денежное вознаграждение в 500 рублей.5

Получивши столь значительную награду и обративши на себя внимание высших особ, которые делали ему пособия в его бедном состоянии, позаботился из приобретенных денег купить новый дом6 вместо старого обветшалого, бывшего в отдаленном месте от его приходской церкви, и тем избавился от затруднительного и дальнего пути (и мы перешли в него 1808 года), а также не в дальнем расстоянии от семинарии, куда два сына помещены были в училище. С приобретением дома нового и улучшением своего благосостояния не без завистников было, которые не иначе звали автора «Истории», как «сочинителем»7; пошли толки и пересуды, и потом возникла неприязнь.

С 1804 по 1808 год марта 2-го числа ему поручено быть депутатом и увещевателем при градской Смоленской полиции; но эта должность была слишком неприятна, где нужно разбирательство, для чего ежедневно нужно было ходить в полицию; почему и отказался от такой должности, которая отвлекала его от любимых занятий, чтения и хозяйственных занятий.

В 1806 г., когда Кадетский Корпус был отстроен8, то в основание библиотеки священник Никифор Мурзакевич пожертвовал до 200 томов книг исторического и духовного содержания, за что от начальства Кадетского Корпуса получил благодарность9.

Достигши священства чрез полезный труд, он в сем звании желал быть полезен своим прихожанам. Но как всякий христианин желает знать своего Господа Иисуса, а Слово Божие и Евангелие еще не было переведено на чисто-русский язык, а славянский для простонародия во многом непонятен, — посему священник Мурзакевич составил свод четырех Евангелистов на чисто-русском наречии, с примечаниями объяснительными. Этим переложением и составлением он занимался с 1810 года по 1814 год10 и представил [его] в Святейший Синод на рассмотрение чрез обер-прокурора князя Голицына; но от Синода не последовало на это никакого распоряжения, и список сдан в синодальный архив.11

На место епископа Серафима, бывшего на епархии с 1805 года по 1812-й и назначенного архиепископом в Вильну, в том же 1812 году 16-го апреля в Вербное Воскресенье прибыл в Смоленск епископ Ириней, бывший викарием Киевской митрополии, и для встречи его у входа своей церкви был назначен священник Мурзакевич. Преосвященный Ириней был в течение своего архипастырства в Смоленске внимателен к Мурзакевичу и, как ученый и трудолюбивый писатель, вполне оценил изданную Историю Смоленска и желал его наградить протоиереем; но нашлись противники, представившие Преосвященному, что он вполне награжден, и как неученый, то не может быть удостоен сего звания.

В этом же году 1812-м постигла тяжкая болезнь его жену, страдавшую болью в левом боку, и в течение десятидневной болезни не было возможности облегчить ее страдания; и по исполнении христианского долга соборования маслом, исповедания и причастия 4-го марта кончила жизнь. Потерей любимой жены и матери семерых детей впал в задумчивость, и какое-то равнодушие было [в нем] заметно; бывши до того трудолюбивым писателем, он только об одном теперь заботился, чтобы устроить участь своих детей, тогда как при жизни жены вся забота о домашнем благосостоянии лежала на попечении ее12.

1812 год в Смоленске
С марта 1812 года стали распространяться неблагоприятные слухи касательно войны, и что около границ Империи стекаются огромные силы Наполеона, и что наши армии придвинуты к западным границам. Но великий пост и затем святая неделя прошли в обычном порядке, и город не был еще тревожим переходом войск. Май месяц тоже спокойно прошел. Но в половине июня месяца начали чаще и чаще доходить тревожные слухи. Потом, к концу июня, стали стекаться в город чиновники западных губерний. В доме Мурзакевича остановился гражданский губернатор Белостокской области со всем имуществом и семейством и, не более трех дней пробывши, уехал в дальние русские города. Потом остановилась выехавшая из Вильны графиня из дому, родственного королям французским, успевшая на скорую руку только взять с собою несколько пар платья. Потом приехал Виленский архиепископ Серафим и остановился в загородном доме архиерейском, в Новом Дворе называемом.

В первых числах июля курьеры и фельдъегеря чаще и чаще стали проезжать. И вот последовало от Синода распоряжение о возношении на ектениях прошения о избавлении от нашествия иноплеменников13. В первых числах июля из лагеря под Дриссою Государь Император Александр I-й мимоездом посетил город Смоленск и привез радостную весть о заключении с Турцией мира, выгодного для России; и торжественное молебствие было совершено в присутствии Государя Иринеем, епископом Смоленским. Это радостное торжество возвещено жителям пушечною пальбою14. Проездом Государя Императора жители на некоторое время были успокоены; но вскоре после того разнеслась весть, что Наполеон уже занял Витебск15. Тут жители стали тревожиться, и многие выезжали. Но губернатор барон Аш приказал на заставах останавливать, не пускать из города и возвращать, чтобы безвременным выездом не встревожить всех жителей. Слышно стало, что и Могилев занят французами. И вот ректор Могилевский, остановившийся в Авраамиевском монастыре, посетил семинарию, а на другой день, 11 июля, получили приказание ученики от своих учителей, чтобы расходились по домам. И дети почувствовали тягость наступающего времени: пропели по обычаю «Достойно есть» и «Ныне отпущаеши», со слезами на глазах простились между собою.

В это время священник Мурзакевич почувствовал всю тягость и безнадежность своего состояния: семеро детей и престарелая мать, при недостаточности состояния, невольно погружали его в задумчивость. Ужасы грабежа и разорения живо представлялись его воображению16. Наконец, 22 июля первая и вторая армии соединились в Смоленске, бывшие до того разъединены на дальнем расстоянии французскою армиею. В ознаменование столь счастливого события Преосвященный Ириней в Кафедральном Соборе отслужил благодарственное молебствие; при сем присутствовали: Цесаревич Константин, главнокомандующие Барклай-де-Толли и Багратион, принц Евгений Виртембергский и генерал Беннигсен и все вообще корпусные, дивизионные и бригадные генералы со своими штабами, и весьма многое число также было штаб- и обер-офицеров. [Такое] разнообразие военных мундиров и число солдат, беспрестанно переходивших чрез город, никогда жителям не случалось видеть, и горожан как бы и не было. Каждый дом имел по нескольку офицеров на постое; сверх того, каждый дом имел по две и три команды хлебопеков и для сушения сухарей. В доме священника Мурзакевича три были постоя офицерских и из трех команд хлебопеки. Весь город превратился в военный лагерь. А разъезды верховых казаков, улан, гусар и драгун-фельдъегерей — беспрестанно тревожили пешеходов; в городских воротах было даже в иное время [невозможно] разъехаться; съестные продукты вдвое вздорожали; и кто мог и хотел, тот продавал все вдвое, и тем мог скопить достаточно денег на черный день.

В храмовой день Одигитриевской церкви священник Мурзакевич, по обыкновению угощавший духовенство, по стеснительности в доме не мог делать обычного угощения17. В то время служивший в Егерском полку свояк его, священник Иоанн Богородицкий, предложил взять с собою и довезти до Вязьмы старшую дочь Александру и сына Илью, чтобы укрыть [их] от ожидаемого нашествия неприятеля, на что и должен был согласиться Мурзакевич18.

С 29 на 30 июля вся армия тронулась и пошла за сто верст к селению Рудне, чтобы встретить сильного врага и отразить19. Все жители ободрились. Преосвященный отслужил в Соборе со всем градским духовенством молебен20. 31 числа к пяти часам вечера была пригнана партия французских пленных, с офицерами и до 500 человек нижних чинов; между ними было несколько раненых; и того ж времени и русских раненых провозили чрез город. 1-го августа приметно город опустел, но богослужение шло своим чередом, и Преосвященный Ириней, после литургии в Соборе, со всем духовенством с крестным ходом шествовал освящать воду на Днепре. И в это время нашли темные тучи, разразились проливным дождем, и все духовенство возвратилось промокшим21; и потом все вдруг разъяснилось, и лучи солнечные возвратили светлость дня. Это причтено было к благому предзнаменованию по тогдашним событиям.

Но на другой день дошли до города слухи, что в 40 верстах город Красный занят французами, и что генерал Неверовский с своею дивизиею был окружен и пробился, потерявши всю артиллерию; тогда и остальные жители начали выбираться из города. Что тогда оставалось делать священнику Мурзакевичу, как только предать себя в волю Божию22? 3-го числа, перед всенощною, стали доходить слухи, что неприятель остановился в 10 верстах от города23. Но богослужение не прекращалось, везде благовестили по обычаю перед воскресеньем ко всенощной24. Вот утром 4 августа слышно стало, что неприятель идет к городу; тишина по городу распространилась; но в 8 часов своим чередом богослужебный звон возвестил время литургии. Священник Мурзакевич, как очередной, с диаконом начал литургию, а другой священник, Головкин, накануне этого дня с семейством скрылся из города. Малочисленные прихожане, и особенно из благочестивых старух, не оставили храма Божия.
Началась литургия обычным порядком, пропели «Святый Боже»; и вот прогремел выстрел25 — и потом тишина. По прочтении же Евангелия вдруг несколько оглушительных залпов со стороны Королевской Крепости и Молоховских ворот привели молящихся в трепет, и невольно слезы исторгнулись, и громкий говор произошел между старухами, так что священник должен был из алтаря выйти к ним и едва мог уговорить, чтобы не плакали в голос и не мешали отправлению литургии. В продолжение литургии было несколько сильных залпов, и потом мало по малу только изредка стали стрелять. После узнали, что французы к Королевской Крепости и Молоховским воротам шли на приступ, думая, что малочисленность защитников города не устоит против их сильного напора, как было под г. Красным. Но надежда их не сбылась, и дружный отпор наших войск охладил в них рвение на тот день делать нападение на город. А между тем против Королевской Крепости стали устраивать редут, чтобы безопаснее для артиллеристов поражать город и крепость. После выстрелов тотчас же потянулись лазаретные кареты с тяжело ранеными; стоны и льющаяся кровь из ран невольно привели в содрогание. Вот опять и опять везут на мужицких подводах раненых артиллеристов, с оторванными ногами и без перевязки; их обступили несколько жителей; но это сострадание и слезы жителей приводили раненых в негодование и чрез то их страдание усиливали, а посему раненые просили, чтобы отошли и не смотрели на них. Легко раненые, опираясь на ружья, один за одним шли от Королевской Крепости и Молоховских ворот. В это-то время, по окончании литургии, священник Мурзакевич с диаконом Курочкиным выбрали место в церкви, чтобы скрыть лучшую ризницу и сосуды церковные с иконою Божией Матери. И когда укладка кончилась, то священник Мурзакевич, по ревности и усердию своему, с запасными Св. Дарами, с малою иконою Божией Матери, крестом и св. водою, несомых за ним его 13-летним сыном Константином, пошел к Королевской Крепости26; но на то время уже усиленный бой на время ослабел: пушечная пальба продолжалась только с разменом выстрелов с той и другой стороны; но стрелковая пальба шла со всем ожесточением. Жители из любопытства взошли на стену, чтобы видеть сражение, а ребятишки падающие оружейные пули поднимали и один у другого отнимали. Никто не мог предполагать, чтобы город, укрепленный крепкою, трехсаженной толщины стеною, мог быть отдан неприятелю, и потому нашлись смельчаки обозревать сражение. В 12 часов дня священник Мурзакевич возвратился к обеду и потом опять пошел к Королевской Крепости27. Здесь он встретился с генералом Паскевичем (впоследствии фельдмаршал), которому в тот день была вверена оборона Королевской Крепости; заметивши неустрашимость и рвение Мурзакевича, он записал его фамилию, видя, что он под выстрелами над его головою летавших пуль и ядр хладнокровно выполнял свой долг, исповедуя и приобщая тяжело раненых28.
Но с наступлением времени вечернего он служил вечерню, и на завтра, 5 августа, служил утреню и литургию.
С самого начала утренней зари перестрелка между передовыми стрелками началась, и изредка обменивалась пушечными выстрелами; и жители в течение прошлого дня свыклись с выстрелами и были покойны, думая, что и этот день так же пройдет, как минувший. После литургии священник Мурзакевич опять с сыном Константином отправились к Королевской Крепости29. Но с утра того дня на место корпуса Раевского пришел в город корпус Дохтурова и заступил всю боевую линию; сменившиеся же войска в девять часов шли от Королевской Крепости и Молоховских ворот чрез город с музыкою и барабанным боем, и приметно было, что батальоны уменьшились потерею людей. Лица и руки у всех солдат были черны от пороха, губы — запекшиеся; усталость и изнеможение видны были на всех лицах.
Жители по усердию выносили яблоки, дули, груши и колачи, а женщины — в ведрах воду. Но по приказанию офицеров не позволялось пить много, чтобы не постигла кого болезнь или апоплексия, после суточного истомления и внутреннего жара. С 9-ти часов со всех сторон города стала усиливаться ружейная и пушечная пальба. С Покровской горы и около кладбищенской Гурьевской церкви из тяжелой артиллерии наши громили неприятеля во фланги и тем причиняли в рядах неприятеля большой ущерб.
К 10 часам кладбищенская церковь, что по дороге к г. Красному30, запылала, и дым от нее видим был из города; наконец, и близ стоящая слобода, называемая Солдатская, запылала31. Тогда наши войска отступили за стены города и по стене расположились, и оттуда поражали врагов, будучи безопасны от выстрелов.

Священник Мурзакевич с самого утра не возвращался в дом, почему дети его, думая, что не убит ли он где, выслали узнать свою служанку; но та, более часа ходивши, не могла его найти, а слышала от нескольких солдат и офицеров, что видели священника с мальчиком, ходившего с крестом и святою водою; но никто не мог утвердительно сказать, куда именно пошел; с этим служанка и возвратилась к детям. Но он по ревности своей до того был увлечен, что и забыл об опасности, пока не пролетело над головою его ядро; это случилось около Авраамиевской башни. И против этого места, т. е. на восточной стороне города, на горе, был расположен корпус Понятовского; и после, когда взят был город, то из польских войск один офицер говорил, что видел священника с мальчиком, и, вероятно, пролетевшее ядро над головою было предназначено для священника.
В 11 часов перед полуднем пальба пушечная и ружейная по всей линии прекратилось32, и слышно стало от солдат, что Наполеон велел отступить сблизившимся к городу своим войскам, чтобы выманить войска русские из города. Но, видя, что русские войска не трогаются с своих мест, занятых по стенам городским, через час велел усилить пальбу: и против Молоховских ворот до шестидесяти орудий начали бросать в город бомбы, ядра, брандскугели и пули; колонны пехоты начали залпами поражать наших по стенам. Ядра и брандскугели, падавшие в дома, по Молоховской улице стоящие, сожигали строения; пламя, дым и треск лопавшихся снарядов, свист ружейных пуль, долетавших до Одигитриевской церкви,—превратили эту часть города в поле сражения; несколько солдат, проходивших по этой части города, были ранены и убиваемы. И когда среди сражавшихся наших войск небезопасно было, то священник Мурзакевич, исполнивши священный долг пастыря, должен был позаботиться и о детях, и, видя, что городу невозможно устоять против многочисленного неприятеля, возвратился пополудни во втором часу дня; бледный, унылый вошел в дом. Дети по свойственному любопытству всходили на возвышенные места в доме и издали смотрели, как наши на стене городской отстреливались. Отец сказал детям что город со всех сторон окружен неприятелем, и что нет никакой надежды, чтобы наши отстояли город33. В 2 часа пополудни он сказал детям, чтобы шли в церковь, и там нашел более тридцати престарелых женщин. Он сказал им, что будет читать акафист Господу Иисусу, стал на колени и прихожанам тоже велел становиться, в сторону от окон, против стен, чтобы на случай быть защищенными от пуль. Чтение акафиста продолжалось около получаса. Гром пушечных выстрелов до того был оглушителен, что акафистного чтения не слышно было в церкви34. В это время две дочери, остававшиеся в доме, были испуганы ядром, мимо них пролетевшим, которое влетело в сени и, ударившись о двери зала, отскочило; но как ослабело, то никакого вреда не сделало; а другое ядро на вылет чрез две стены пролетело, пробило столб и в угол смежного с домом чулана сделало впадину и, упавши, лопнуло на несколько частей. От испугу дочери прибежали в церковь к отцу и рассказали, что опасно быть в доме. В это время к священнику подошел отставной какой-то гражданский чиновник и просил священника Мурзакевича выисповедать его35. Прочитавши обычную молитву исповеди, священник отвел его к левому клиросу для исповеди, как в это время влетает в верхнее окно ядро, ударилось выше пола на пять аршин в левую стену, около которой стояло на коленях несколько женщин. Ядро отскочило от стены, и в это мгновение все женщины выбежали из главной церкви в придельную; ядро с треском лопнуло, разбило левый клирос и осколком дерева ударило исповедывавшегося, а священник в это мгновение вбежал в алтарь; все стекла в церкви от треска полопались и, зазвеневши, упали на пол, устлавши весь помост церкви; церковь вся наполнилась дымом. И вдруг женщины закричали, что священника убило. Эта минута была для детей страшна до того, что в оцепенении они ничего не могли сказать; как видят своего отца, выходящего из дыма, бледного и осматривающего, не убит ли кто из детей. Это взаимное опасение насчет жизни сильное сделало потрясение36. Здесь-то священник, побуждаемый страхом, решился с детьми пешком выйти из города. Престарелая мать священника, услышавши такую решимость, бросилась на грудь к нему и, заплакавши, сказала: «Неужели ты меня оставишь на съедение собакам?» и умоляла его где-нибудь спрятаться.
Но крик детей, требовавших идти из города, привел его в недоумение. Дети решительно объявили, чтобы уходить из города, и детский вопль превозмог материнский37.
Он с большою осмотрительностию вошел в дом; все дети по силам забрали, кто что мог, из лучшего платья, а на служанку взвалили большой узел платья; и так шли около стен домов, укрываясь от беспрестанно падавших пуль. Но когда взошли на большую улицу, то против Троицкого монастыря стоял батальон в колонне и пропустил уходившего священника с детьми; на мосту каменном, простиравшемся около архиерейской певческой, другой батальон между своих рядов пропустил бегущих; но когда поравнялся с Собором, здесь только опомнился Мурзакевич и сказал детям, чтобы идти [в Собор], и [что лишь] приложившись к иконе Божией Матери он пойдет с ними из города. Вошедши в Собор, в дверях церкви он увидавши соборного священника отца Василия Щировского, рассказал случившееся.
Священник Щировский сказал, что чудотворную икону Божией Матери взял с собою Преосвященный Ириней и отправился со всеми певчими и ключарем в Москву, и что он только один остался при Соборе с сыном, чтобы отправлять служение. Тут Мурзакевич рассказал ему об опасности оставаться в городе, и что он намерен уходить с детьми. Священник Щировский, посмотревши на детей, стал советовать остаться в Соборе, пока кончится сражение, а если войдут французы в город, то в Соборе много есть скрытных мест, куда можно спрятаться. Мурзакевич принял этот совет и остался с детьми в Соборе38. Когда наступил шестой час пополудни, то священник Щировский приказал благовестить ко всенощной, так [как] назавтра был день Преображения Господня. Тысячепудовой колокол едва был слышен, заглушаемый громом выстрелов. Началась всенощная по обычаю. Гром артиллерии, раздаваясь по обширным сводам Собора, заглушал пение и чтение. К семи часам кончилось служение. Пламя пожара в пяти частях города разливалось потоком. Дым от выстрелов заслонял сражавшихся: как ни всходили высоко на хоры и главу соборную, но ничего нельзя было различить; только, из ближайших мест от Собора, можно было видеть пушечные выстрелы по Покровской горе нашей артиллерии. К 8-ми часам, по закате солнца, приметно стало движение наших войск, и пальба стала постепенно уменьшаться, а с сумерками совершенно прекратилась. В то же время выносили из города образ Воротней Божией Матери по приказанию Багратиона, и последний звон колокола Благовещенской церкви, где в то время находилась икона, возвестил слышавшим, что Матерь Божия оставляет город и Заступница Усердная спутешествует благочестивому воинству: об этом сказал вошедший в Собор иеромонах Амвросий, остававшийся при архиерейском доме39. В 9-ть часов вечера из проходивших войск мимо Собора заходили солдаты и офицеры, с грустью возвещали, что велено отступать40; они ставили свечи пред иконами, молились на коленях. Такое усердное благоговение только можно видеть в русском солдате. При сумраке ночи, но от пламени пожара, в Соборе можно было различать предметы. Священник Мурзакевич в десять часов ночи пошел к своей церкви с несколькими человеками и велел служанке с детьми идти в дом, чтобы и остальное имущество забрать41. В доме найдено, что сундуки отбиты, все съестное забрано, но из платья ничего не взято: и здесь виден характер честности русского солдата. Офицеры торопили солдат, чтобы скорее выходили из города; но погреба и лавки были все пусты, потому что купечество все товары успело вывезти из города42. Вошедши в церковь, священник Мурзакевич по стеклам, трещавшим под ногами, вошел в алтарь, снял с престола антиминс, кресты и евангелие, успел снять с местных икон серебряные ризы вызолоченные и приказал пришедшим с ним нести в Собор; таким образом, что можно [было] спасти и упрятать, то спасено в Соборе на хорах и до сих пор служит украшением Одигитриевской церкви43.

Когда возвращались из церкви в 11 часов ночи по большой улице, ведущей к Собору, то Егерского полка уже не было на дороге, а только караулы стояли около Троицкой церкви. Священник Мурзакевич с поспешностью шел, опасаясь, чтобы его не захватили с церковными вещами французы. Спать во всю ночь никто не мог. С рассветом утра в 4 часа [6-го] августа проскакал казак и, обгоняя жителей, выходивших из города, кричал, чтобы как можно скорее уходили из города, что уже в Молоховских воротах показались французы.
Тогда заперлись в Соборе изнутри, загасили зажженные свечи пред иконами, чтобы не подать вида, что есть люди в Соборе. Наконец, входит кто-то, постучавшись, в Собор и говорит, что несколько вошло в город французов. При восходе солнца, из круглого окна видно было, что отряд французов сходил с Соборной горы к Днепровским воротам, осматривались по сторонам и остановились у самых Днепровских ворот. Тут вдруг пламя поднялось от смежных лавок к Днепровскому мосту, и самый мост запылал. Из окон, что на хорах Собора, видно было, что войска русские на Покровской горе устраивались; блеск солнечных лучей, отражавшихся на ружьях, показывал, что наши готовились к чему-то: выстроились около Егорьевской церкви, сделали несколько выстрелов и начали входить в Петербургскую заставу с барабанным боем. Потом видно стало, что французы отыскали брод и, разувшись, начали переходить через реку. В то время пламя усилилось и охватило весь Днепровский мост44. Русские, вошедши в предместье города, начали пушечную и ружейную стрельбу по городу, остановились против Никольской церкви и около получаса времени стреляли45. В это время видно стало, что на городскую стену взошло несколько французов и стреляли по русским; потом в Воротнюю церковь встащили две пушки и стали производить пальбу; Наполеон в то время был там и сам наводил пушки. Около 9-ти часов утра все предместье Днепровское с тремя церквами — Петропавловскою, Никольскою и Воздвиженскою—запылало; около самого Собора за оградою тоже поставлена была пушка французами. Тут гром пушек, свист ядр и треск горящих зданий представлял целый ад. Жар от пламени пожара до того был силен, что в пятистах саженях невозможно было стоять. Несколько ружейных пуль упали в окна соборные, и стекла выбитые забрезжали46.
Из окон Собора видно было движение войск русских и беспрестанно умножавшиеся силы французов. Русские ядра и пули метко падали и поражали французов, так что и не сражавшимся досталось, которые на дворе архиерейской конюшни делили между собою награбленное в городе имущество; и даже одно ядро влетело в церковь Воротнюю, и едва не досталось Наполеону; следы упавшего ядра были видны на дверях стеклянных, и осколком разорвало картину, висевшую на стене. Усталость и изнеможение детей священника до того были сильны, что на хорах расположились спать, но беспрестанные выстрелы прерывали сон; таким образом ко всему постепенно привыкает человек.
При наступлении полудня дети священника хлебом с огурцами пообедали и после уже некоторые из них сошли с хор, уверившись, что французы не бьют, не режут жителей, а только обдирают. Потом несколько семейств начали перебираться из своих домов с семействами и пожитками, избегая боя, насилия и грабежа. К вечеру священник Мурзакевич и отец Василий Щировский ободрились47. Многие из офицеров французских входили в Собор, осматривали с удивлением огромное и великолепное здание, а за ними и солдаты, и некоторых [из жителей] обыскивали, чтобы отнять хлеб. В шесть часов вошел в Собор Неаполитанский король Мюрат с своими адъютантами и расспрашивал у священников через переводчиков, кем и когда устроен Собор48. Священник Мурзакевич, как историк, на все вопросы удовлетворительно отвечал и потом сказал, что солдаты входят в Собор и грабят людей; он тотчас же велел приставить қараул в дверях Собора и кроме офицеров никого не пускать49; и по этому приказанию во все время занятия города французами [при Соборе] постоянно находились часовые, так что последний часовой при занятии города русскими был взят в плен, и чрез это Собор остался цел. Потом король Мюрат просил указать возвышенное место, с которого можно было посмотреть на сражение. Священники указали на колокольню. Но туда столько забралось солдат французских, что было тесно, и [они] во все колокола звонили с криком и смехом; и этот беспорядочный звон более четырех дней производился: самоволие французов никем не было останавливаемо. Неаполитанский король со всем своим штабом занял архиерейский дом, и на всех выходах был поставлен усиленный караул, и даже около соборной ограды50. Таким образом кончился достопамятный день 6-го августа. Службы Божией не было из опасения, чтобы неприятели не вторгнулись в Собор. К вечеру того дня по Соборной горе начали проходить французские войска с музыкою и барабанным боем: видно было, что занятие Смоленска было для них событием знаменитым. Гром музыки и барабанного боя тревожил находившихся в Соборе51. Пожар Заднепровской стороны кровавым пламенем представлял страшную картину ада. И ночь была светла, и все предметы представлялись ясно при зареве пожара. И в эту же ночь в Одигитриевском приходе было подожжено несколько домов, и [это] усилило страшную картину пожара. Таким образом в течение суток третья часть города [была] истреблена, так что наверное можно положить 1000 домов52.

7-го августа наши русские войска отступили с Покровской горы, но сражение продолжалось: вдали пушечные выстрелы были еще явственно слышны. Войска неприятельские длинною стеною беспрерывно тянулись по Соборной горе в три линии: пехота, артиллерия и кавалерия, и оттого в тесных местах останавливались, и особенно на мостах понтонных, наведенных в ночи чрез Днепр. В этот день священник Мурзакевич осмелился пойти за ограду соборную, но три француза схватили его и хотели ограбить: он едва мог вырваться и скрыться от них. Потом слышно стало, что прислуга короля Мюрата добралась до кладовой ризницы архиерейской и теплого Собора: священник Василий Щировский едва мог спасти одну только половину царских серебряных врат, а другая половина была похищена, а также и с образов содраны серебряные оклады. Если бы предварительно сделано было распоряжение о сохранении церковной утвари, то, вероятно, не было бы такой утраты; но всякий заботился о себе, и драгоценные две архиерейские панагии и крест наперсный, усыпанные бриллиантами, не достались бы французам. Соборный ключарь Василий Соколов всю кафедральную утварь и лучшую ризницу под Собором скрыл в стене, заделавши впадину кирпичем: темные своды под Собором были самым лучшим местом для хранения сокровищ церковных. В этот день Собор стал наполняться жителями, укрывающимися из домов от грабежа и побоев французских, и в течение четырех последующих дней до того собралось людей с пожитками, что трудно было в некоторых местах проходить; говор взрослых, плач детей и беспрестанная ходня днем и ночью производили оглушительный шум, представляли церковь соборную каким[-то] беспорядочным биваком. Около Собора жители варили себе пищу: за недостатком же хлеба многие пекли яблоки, в то лето в изобилии родившиеся. 8-го августа53 осматривал Собор Наполеон с штабом своим. Караульная команда, расположившаяся на архиерейском амвоне, стала под ружье и сделала ему честь, и тогда во всем Соборе сделалась тишина. Он дошел до алтаря, остановился, снял шляпу, и за ним вся его свита, посмотрел во все стороны и, видя жителей, в большом числе расположившихся по соборному помосту, с каким-то негодованием посмотрел и вышел из Собора54. 9-го августа священник Мурзакевич пошел проведать свой дом, и часовой, стоявший у ворот, едва пропустил его55. Все в доме было в беспорядке; в комнатах, занятых генералом Легранжем, не дозволили войти56. Церковь Одигитриевская была занята русскими пленными. В этот же день57 он узнал, что спрятанные вещи в церкви разграблены; икона же Божией Матери и Николая Чудотворца, крест и евангелие были комендантом генералом польским, исторгнуты из рук грабителей и под расписку отданы священнику Мурзакевичу. Когда же чрез город несли женщины иконы в Собор, то французы указывали пальцем, говоря: «Юд! Юд!» 9-го августа уже свободнее стало в городе. Главные силы французских войск вышли, и жители могли безопасно ходить по дорогам и ходили наведываться в свои дома. В этот день58 священник Мурзакевич вторично ходил проведывать свой дом, и уже беспрепятственно был впущен. Также и в церковь вошел. Здесь понял и увидел бедственное положение наших пленных: истомленные голодом и жаждою, [они] лежали на полу и сидели, прислонясь к стене. Но вся утварь медная, одежда на главном престоле и ризница в сундуке была цела, только замки поломаны. Наш благочестивый солдат ни до чего церковного не коснулся59. Тут священник взятые с собою два хлеба разломил и раздал пленным и едва мог высвободиться от окруживших его пленных. Дурной запах и духота в церкви были нестерпимы: часовые французские воспретили часто выходить, и оттого в одном месте церкви под колокольнею должны были употребить для отхожего места60. Вечером того ж дня священник Мурзакевич около Собора встретился с князем Понятовским, вступил с ним в разговор о тогдашних событиях и тогда стал жаловаться Понятовскому, что жителей и церкви грабят, что это может возбудить общее народное восстание, и уже ополчение Смоленское и Московское собрано, и более ста тысяч из других губерний в течение месяца будет готово к отпору неприятеля61. До этого времени французы не знали о вооружении народном, и, вероятно, это дошло до Наполеона, потому что на другой день, т. е. 10 августа62, пришел к Собору офицер с каким-то русским бедным чиновником, и после барабанного боя была прочтена им публикация на русском языке. Все жители вышли из Собора слушать эту публикацию, обнадеживающую, чтобы расходились по своим домам и занимались своими обычными делами, торговлею и работами, что со стороны французского начальства будет делана возможная справедливость и защита; и эта публикация была прибита на стене всходной широкой лестницы и оставалась там до самого выступления из города французов.

Когда 9-го числа63 из архиерейского дома выехал Неаполитанский король; того ж дня гвардейские солдаты под Предтечевскою церковью нашли Воротней церкви спрятанную утварь серебряную, как-то: сосуды, кресты, евангелие, кадило и превосходно отделанную серебряную вызолоченную ризу с иконой Божией Матери Воротней, которая взята была в армию, также подсвечники и паникадило. Все эти вещи перенесли в соборную ризницу, и тогда же пришли какие-то чиновники французские, заперли двери, взявши с собою ключ. Это удивило всех, но должно было повиноваться. Священник Мурзакевич узнал, что архиерейская ризница тоже отбита; пригласил несколько людей и перенес все облачения в Собор, уцелевшие от грабежа, а также и восемнадцать мешков медной монеты, суммою на 1800 р.

С 10 августу64 архиерейский каменный двухэтажный и деревянный одноэтажный домы, крытые галереи, идущие к теплому Собору и Предтечевской церкви, и обе эти церкви и все строения, находящиеся в архиерейском доме, были завалены ранеными французами: ничего нельзя было из дома архиерейского перенести в Собор, потому что часовые никому не позволяли туда ходить. Между французскими ранеными тоже и русских было несколько раненых; но как никто не обращал на них внимания, они лежали без пищи65. Священник Мурзакевич нескольким из них дал яблоки, и впоследствии один из них сознавался, что этими яблоками он подкрепил свои силы истощенные и вскоре выздоровел. Последующие затем дни 11-12 августа не были ничем особенным ознаменованы66, только какого-то умершего штаб-офицера французского было отпевание в Соборе, и погребен за оградою с пальбою67. С 13 числа жители стали понемногу занимать свои домы, по причине той, что вышли из них французы. Узнавши священник Мурзакевич, что генерал Легранж тоже должен был выехать из его дома, на другой день, т. е. 14 августа, вышел из Собора с своим семейством в дом, но все перенесенное свое имущество и утварь из своей церкви оставил для хранения в Соборе. Но того ж дня каким[-то] полковым командиром был занят дом, почему и должно было поместиться семейство Мурзакевича в амбаре. Также и из Одигитриевской церкви были выведены русские пленные.
Сор и нечистоту, оставшуюся после пленных, один бедный прихожанин два дня очищал68. Пред праздником Успения Божией Матери в шесть часов вечера в большой колокол заблаговестили ко всенощной, к общей радости жителей. Всенощная совершалась соборне бывшим на то время духовенством. 15-го августа, по недостатку просфор, и что похищен был антиминс с главного престола, литургии не было возможности совершить, и одни только были отправлены часы с возможною торжественностию69.
С этого дня в городе начало приходить в возможный порядок. Жители перебирались из Собора в дома; по улицам во всякое время можно было ходить безопасно.
В конце августа по приказанию французского начальства учредилось городовое управление, под названием муниципалитета; бедные оставшиеся чиновники приняли разные должности. Жалобы жителей были по возможности удовлетворяемы; никто самопроизвольно из французов не мог занимать квартир; базары по обыкновению опять устроились сами собою, и привоз съестных продуктов беспрепятственно был ввозим в город70. Литургия была отправляема только в двух церквах: Одигитриевской церкви на главном престоле, так как престол не был тронут с места, и антиминс был цел, а только в придельном престоле была снята одежда71, где они [пленные] месили из муки себе хлебы и в богадельном здании пекли себе хлеб72; также и в Вознесенском монастыре, где нижняя церковь Сергия Радонежского оставалась неприкосновенною от грабительства французов, потому что дверей железных не могли отбить при первом вторжении в город, а остававшиеся монахини упрашивали французских офицеров, чтобы оставили хотя эту церковь неприкосновенною.

В последних числах августа жители стали заболевать от кровавого поноса, а также и французы. Недостаток свежей и здоровой пищи (и многие в течение двух недель, не имея хлеба, питались одними только пареными яблоками), зараженная вода в колодезях и реке73; нечистота повсеместная и вонь от трупов, по местам не прибранных, и скопление множества французов, не соблюдавших чистоту, — умножило смертность и между ними; и особенно раненые десятками были выносимы из занимаемых строений. Ямы для умерших были вырываемы не более, как на один аршин глубины; в реку и рвы, где были колодези, скидывали павших лошадей; от обгорелых зданий тоже распространялся по городу смрад. Пища по большей части была употребляема пресная, и оттого болезни с каждым днем увеличивались. В это время престарелая мать священника заболела кровавым поносом и 6-го сентября умерла, а 8-го погребена около Одигитриевской церкви74.

По недостатку священников и по умножившимся болезням в городе, требования были весьма часты. Священник Мурзакевич ежедневно должен был исповедывать, приобщать и хоронить по отдаленным местам города. В это же время три престарелых священника: соборный — отец Василий Щировский, Вознесенской церкви — Григорий Велихов и Рачевский — Герасим заболели и один после другого померли, и по обряду церкви оставшимся духовенством погребены при своих церквах. Но когда умер священник соборный Щировский, то архимандрит Амвросий, по общему согласно духовенства, после погребения ключи от Собора вручил священнику Мурзакевичу.

На место сгоревшего Днепровского моста французы начали в августе месяце устраивать мост в том самом месте, где первые их войска 6-го августа перешли в брод. Постройка моста шла быстро; лес брали из плотов, обыкновенно помещавшихся по Днепру для продажи75. Устройство его было прочно и удобно, и в течение месяца [он был] окончен. В то же время76 они занялись укреплением городской стены; оставили только двое ворот: Днепровские и Молоховские, для въезда и прохода, и там устроили из толстых брусьев по трое дверей, так что при вторжении могли долго удерживать нападающих. Остальные же ворота: Никольские — заделали бревнами и засыпали землею, [а также] и все прочие выходы, устроенные для пешеходов во многих местах городской стены; в Пятницких же и Рачевских воротах — устроили равелины и обнесли гребень толстым палисадом и прорыли глубокий ров, так что трудно было делать подступ. А Королевскую Крепость, Молоховский и Шеин кронверк, а также и за Днепром земляную крепость — поправили, обнесли толстым палисадом77. И все это производилось скоро, прочно, так что крепость Смоленская, если бы в таком состоянии приведена была перед наступлением Наполеона, то могла бы выдержать долговременную осаду.

В первых числах октября к Одигитриевской церкви подъехала с фургоном, запряженным четырьмя лошадьми, команда и ворвалась в двери: пошли по лестнице на колокольню, чтобы снять колокола78. Но одна из старух, проживавших в богадельне, дала знать священнику Мурзакевичу; он остановил их и с одним пошел к коменданту просить, чтобы остановить грабеж колоколов; и чрез несколько времени возвратился с сержантом от коменданта, и те возвратились, не взявши ни одного колокола.

С октября месяца опять по местам начали поджигать дома, где один, где два, и потом до десяти домов в Одигитриевском приходе, и около самой церкви79; так что, если бы не было употреблено стараний со стороны священника Мурзакевича, просившего убедительно собравшихся французских офицеров и солдат, то, вероятно, сгорела [бы] церковь, потому что это было в расстоянии десяти саженей: пламя и дым и обгорелые головни падали в разбитые окна церкви, где поставлено было несколько человек, чтобы головни и уголья, падавшие в церковь, были тотчас заливаемы. Нужно было ежечасно смотреть, чтобы не было сделано поджога: те дома, где находились жители, еще могли быть оберегаемы, но пустые дома по большей части были поджигаемы80.

В конце октября начали показываться казаки, по два и по три. Это приводило французов в тревогу. До 10 часов утра запирали ворота Днепровские и Молоховские; войска становились под ружье и по стенам городским располагались81. Суета была повсеместная. Жители, за городом живущие, не впускались в город.

В это же время случилось замечательное событие в городе. Помещик Духовщинского уезда, подполковник Павел Иванович Энгельгардт, оставшись в своем имении, по обыкновению помещика занимался сельским хозяйством. Но французы рассеивали слухи, что Наполеон дает свободу всем помещичьим крестьянам. Это понравилось мужичкам; все стали твердить о вольности и не стали слушать своих помещиков. Толкуя между собою и видя, что соседних деревень крестьяне не работают на помещиков, оставивших свои имения, порядившись между собою, не стали ходить на барщину82. Энгельгардт, видя самоволие их, просил в двадцати пяти верстах стоявшего83 сотника казачьего, чтобы прислал вразумить нагайками крестьян, не повиновавшихся помещику.
Казаки отлично выполнили свою обязанность и строго подтвердили мужичкам работать на помещика84. Это ожесточило мужичков. Двое из них отправились85 в г. Смоленск и объявили коменданту, что помещик их заставляет ловить французов и убивать. Комендант послал взять Энгельгардта в Смоленск, допросил его и, уверившись, что крестьяне оболгали помещика, пустил обратно. Это тоже имело свое действие на Энгельгардта, и, чтобы отмстить клеветникам, он вторично пригласил казаков86; те, сделавши свое дело, удалились к своему посту. Но мужик русский тоже злопамятен. Вся деревня заодно приговорила, чтобы опять двое шли в Смоленск87, и уже придумали лучшие меры погубить своего помещика: и в самом деле, два каких-то трупа закопали в господском саду. Приходит конвой с офицером, отрыли два трупа, и как улика была действительно, то и взяли под арест Энгельгардта, посадили в тюрьму88. Для сего они заняли Спасскую церковь, нижние два придела89; там Энгельгардт содержался до двух недель под строгим караулом. И в то же время донесено было Наполеону; решение последовало: «Расстрелять!». Энгельгардту об этом объявили и вместе дали время приготовиться к смерти. Энгельгардт, зная священника Мурзакевича, как просвещенного, пригласил [его] для совершения последнего долга христианского, исповедывался и приобщился.
Кроме того, занялся составлением духовного завещания и все имение отказал во владение матери, а брату меньшему Ивану и жене Елене Александровне, с которою он не жил, ничего не записал в своем завещании; духовнику своему записал семейство людей и в четырех местах запрятанное имущество, состоящее в столовом серебре90. 18 октября, в 9-ть часов утра, дано было знать священнику Мурзакевичу сопутствовать Энгельгардту и отправить погребение; в то же время пришел какой-то польского войска полковник91, и они вместе пошли к Спасской церкви. Священник Мурзакевич приказал взять сыну своему Ивану ризы с крестом, евангелием и кадилом; перед входом церкви уже стоял полувзвод пехоты и ожидал прихода священника; он вошел в церковь и алтарь, где в то время находился Энгельгардт.
Приметно было, что он пришел в смущение, когда сказали ему, что все уже готово. Тогда пришедший полковник из-под платья вынул бутылку с водкою, сам стал пить и понуждал Энгельгардта выпить, но тот не хотел; тот насильно приставил ко рту бутылку и несколько глотков принудил выпить. Чрез это Энгельгардт ослабел, не евши более двух суток92: когда вышли из церкви, приметно было, что поступь была нетверда, и несколько раз спотыкался. Всю дорогу шел молча, с заложенными за спину руками93. В Молоховских воротах присоединился другой взвод пехоты, и с барабанным боем вышли из города; прошли две башни, спустились к самой стене, и тогда четыре солдата стали около Энгельгардта94, и началось чтение приговора на французском наречии. Энгельгардт твердым голос возражал и укорял в несправедливом обвинении. Чтение приговора шло более десяти минут. Когда кончилось чтение приговора, подходит солдат, чтобы завязать глаза: он не позволил этого сделать95. Тогда священник Мурзакевич сказал: «Павел Иванович, перекрестись и скажи: Отче! в руце [Твои] предаю дух мой». Это [он] выговорил с поднятыми вверх глазами. Офицер скомандовал, махнул рукою96, и восемнадцать человек сделали залп.
Энгельгардт упал на правую сторону, глаза остановились, но тяжелое дыхание еще было; тут несколько человек начали раздевать его; три пули пробили грудь, и одна навылет в спину вышла. Видя, что дыхание не прекращалось, сержант зарядил ружье и в голову выстрелил; тогда прекратилось дыхание, и тотчас же стали копать яму; а священник, видя, что донага раздели Энгельгардта, просил, чтобы оставили хоть одну рубашку; но солдаты все сняли и разобрали между собою, только одну шубу отдали прислуге, бывшей при нем. В это время скопившиеся солдаты сбили с ног малолетнего сына священника, и он упал; а сержант наставил ружье97, что видя, его отец сказал сержанту, чтобы не трогал, и тот отошел, засмеявшись. Погребение тотчас же Мурзакевич стал отправлять, а сын вторил ему «Господи, помилуй!», утирая слезы. Энгельгардта положили без гроба, без всякого одеяния и засыпали землею при глазах отпевавшего священника. Таким образом жизнь кончилась человека деятельного, умного, но не любившего своих родных98.

В конце октября из-под Москвы бежавшие французы стали стекаться в город; слухи доходили, что войска Наполеона ретируются. Заметно стало движение и беспокойствие между ними. Губернатор барон Жомини, чрез коменданта требовал ключей от Собора99. В это время прошли слухи, что городскую стену хотят, подорвать, и что и Собор тоже велено подорвать. Священник Мурзакевич, уверившись, что эти слухи достоверны, скрывался целый день и не давал ключей; как на утро приходят два сержанта и требуют, чтобы он шел к губернатору. Тогда он пал на колени и стал просить чрез переводчика, чтобы пощадили Собор, представляя, что все завоеватели щадили знаменитые здания, и что просвещенной нации разрушение знаменитого здания будет служить бесславием. Губернатор тронулся его слезами, сказал, чтобы отдал ключи, но [что] для спасения Собора он должен встретить со всем духовенством Наполеона, когда он будет въезжать в город. Священник Мурзакевич, отдавши ключи, согласился исполнить волю его и пригласить других священников к встрече Наполеона. Переговоривши об этом с протоиереем Ильинской церкви и Спасским свяшенником, они согласились хотя для виду сделать что-либо подобное. И когда 29 октября было дано знать об этом, то они собрались у ворот Днепровских и, прождавши до вечера, разошлись по своим домам, потому что Наполеон не прибыл того дня. Но, к несчастью священника Мурзакевича, на утро он приказал малолетнему сыну взять ризы и просфору и отправился к какому-то больному для служения молебна; но, прошедши здание гимназии на большой Соборной дороге, не доходя Троицкого монастыря, вдруг встречается Наполеон; об этом встретившийся жандарм дал знать священнику Мурзакевичу. Он в испуге велел сыну вынуть ризы и успел только надеть епитрахиль и поднес ему просфору.
Наполеон остановился, посмотрел на священника, спросил его: «Ты поп?» и велел взять просфору. За Наполеоном в то время шло много генералов и о чем-то разговаривали; он был в сюртуке серого сукна, подбитом собольим мехом; сапоги теплые и шапка коричневого бархата с узким бобровым околышем; за ним запряженная четверкою вороных лошадей шла карета. В это время город опять наполнился войсками французскими: все оставшиеся дома были наполнены французами; около обгоревших каменных домов и по дорогам биваками расположились войска100; обозы, нагруженные московским, награбленным имуществом, тянулись по Соборной горе.
В город велено было впускать только одну гвардию, а остальные войска силою врывались в Днепровские ворота, и пехотная рота, поставленная у ворот, не могла удержать [их]: даже несколько человек было застрелено. Все показывало, что расстройство войск было в высшей степени; одна только гвардия сохранила бодрый вид. Награбленное в Москве и [по] другим местам: одежда, разные материи шелковые, сукна, полотно и белье столовое — продавалось за ничтожную цену; серебро столовое, церковное, венчики101, куски бархата и содранные ими с свяшеннических риз и стихарей тесьмы золотые и серебряные тоже за ничто продавались. Ассигнации разные — сторублевые и двадцатирублевые и другие, меньшей ценности, выменивались на французскую монету, так что за 10 франков можно было сторублевую ассигнацию выменять. Жиды из Могилевской губернии нарочно для этого приезжали с звонкою монетою и весьма выгодно обменивали [ее] на иностранные деньги. Но между новыми ассигнациями, и особенно сторублевого достоинства, много попадалось фальшивых; и как после дознано, эти ассигнации выделаны по приказанию Наполеона, чтобы всю звонкую монету отобрать от жителей. Житный хлеб весом в два фунта продавался по пяти франков. Кто имел в запасе муку, тот мог разбогатеть, продавая хлеб. Из живности и говядины ни за что невозможно было достать102. Генералы и офицеры в холодное тогдашнее время были одеты в разные костюмы; в ливрейных же шубах и кучерских шапках наших богатых помещиков были одеты несколько гвардейских офицеров; в овчинных тулупах можно было встретить офицеров. Вся масса войск была похожа на цыганский огромный сброд; только одно оружие показывало, что это не бродяги, а победители Европы. Кавалерийских войск не было заметно, чтобы проходили чрез город; только полк польских улан, конвоировавших Наполеона, представлял воинственный вид. Кирасиры рослые и других конных полков солдаты были спешены. Артиллерийские лошади были тощи и падали при малейшей горе, истощены до того были, что должны были [подгонять их] ружьями и чем попало. В войсках подчиненность к своим генералам совершенно была потеряна: холод и голод всех сравняли. Однажды представилась сцена странная и смешная для русского: везли несколько возов сена по Соборной горе; вдруг выходит генерал и сам начал дергать сено с возов; солдаты, конвоировавшие возы, отгоняли [его], и один даже хотел его прикладом ударить. Такого рода сцен много было. Генералы и офицеры часто заходили смотреть, что их хозяева едят, и из печи вытаскивали хлеб и все изготовленное. После таких проделок жители должны были ухитряться, и в полночь варили для себя и пекли хлеб: в это время ни один француз не думал [об еде]; только как бы уснуть!
Таким образом пять дней представлялось много печальных и смешных сцен. С первого числа ноября стали выходить из Смоленска французы к г. Красному, и с тем вместе и начались пожары, и по городу небезопасно стало ходить. В пятницу второго числа выехал Наполеон, и за ним и гвардия. В субботу кельи Вознесенского монастыря запылали и вся Большая Вознесенская улица. Этого же числа вдали стали слышны быть выстрелы; тут узнали, что казаки Платова приблизились к городу103.
В воскресенье еще можно было отправлять богослужение; но для предосторожности, чтобы неистовые французы не вломились в церковь, двери были заперты. К вечеру в доме священника остановился какой-то польский полковник, занял три комнаты, а за ним приехали несколько польских офицеров104. Мурзакевич чем мог накормил их; они ласкали, благодарили священника, советовали все имущество спрятать в церковь, говоря, что французы в доме все разграбят. Этот коварный совет подействовал на доверчивого священника; он в самом деле ввечеру приказал все снести в церковь105. Но на завтра, т. е. 3106 числа, вбегает в дом из богадельни старуха и говорит, что поляки вломились в дверь церкви и начали грабить. Священник стал об этом жаловаться польскому полковнику, но тот с неудовольствием и грубостью сказал, что это не его команды [люди]; тогда Мурзакевич вошел с сыном И.[оанном], стал говорить107, чтобы они не грабили, и затем пал пред престолом; тогда один поляк ударил его носком сапога в левый бок до того сильно, что у священника сперлось дыхание, и он едва мог встать с места: другой такой удар, и он верно бы его убил. Видя, что нет никакого спасения, священник [стал] убегать из церкви; но, увидя это, два польских улана погнались за ним: они наверно бы его убили в церкви, если бы он не ушел108. Тогда священник скрытно вышел из дома и рвом, простирающимся до архиерейского дома, дошел до Собора и там скрылся, а малолетнему сыну Ивану велел, чтобы и старшую дочь туда привел бы109, и там [до] самого вечера пробыл и обогреваться ходил в Консисторию, где жил иеромонах Амвросий110.
В этот день наши войска близко подошли к городу111 и вероятно бы заняли его, если бы отстроенный мост не был зажжен французами112. Оставшиеся здания в городе жгли французы и ночью стали очищать город, а в полночь и польские уланы оставили дом священника. Остававшиеся в доме дети священника, побоявшись, чтобы не сделали какого насилия скитавшиеся по домам французы, и выбравшись из дома, пошли большою дорогою к Собору; больную же дочь Екатерину несла служанка. Но против Троицкого монастыря их остановила команда с офицером и, осмотревши, что нет с ними хлеба, оставили их. Когда подошли к дверям Собора, то караульный солдат, оставленный у дверей Собора, больной и лежа по причине отмороженных пальцев, указал детям, что священник ушел в Консисторию. Там долго у дверей стучались: находившиеся внутри Консистории, думая, что не французы ли стучатся, боялись отпереть двери в Консисторию; но детский крик, наконец, убедил. что нет никакой опасности. И когда вошли туда, спустя несколько минут вдруг раздался взрыв, и здание Консистории колебалось; потом еще и до семи раз. Это мгновение было страшно113. Перед рассветом дня, то есть 4 числа, малолетний сын священника увидел, что к Собору идут два мужика с ружьями, и от них узнал, что русские вошли в город; потом увидел офицера с десятком солдат, идущих вверх по Соборной горе, и тотчас дети сказали своему отцу, и священник от радости пал на колени и благодарил Господа о избавлении от лютых тиранов, и тотчас же пошли к дому. По дороге, идя за командою русских солдат, они видели, как наши храбрые солдаты нападали на французов и противящихся поражали штыками, а обезоруживши — оставляли. Таким образом достигнувши своего дома, были обрадованы, что дом был цел114. Тотчас занялись изготовлением обеда: ячный суп и из остатков муки наскоро изготовили пресные хлебцы; они пообедали и накормили двух офицеров. Священник Мурзакевич тотчас же пошел опять к Собору, велел звонить, и звук тысячепудового колокола возвестил всему городу, что город избавился от врагов. Отправлено было благодарное молебствие, и во весь тот день рота егерей115 по городу сбирала бродивших французов, укрывавшихся в обгорелых домах и жильях, в погребах и других местах, так что до пятисот человек было собрано; таким же образом и на другой день в отдаленных местах за городом еще несколько забрано бродивших французов. 5 числа ноября священник…116

…Вот на другой день, 5-го ноября, у нас не стало хлеба, как видим, батюшка огромный принес хлеб, весом по крайней мере фунтов 25-ть; этого достаточно было на три дня для нас; также и круп принес: вот у нас и обед славный, и с кашею. Все это было выпрошено у сотника казачьего. На третий день, т. е. 6 ноября, показались калужские маркитанты с своими сайками и другими съестными предметами. Батюшка для нас накупил целый узел и где-то достал кофею, и мы варили его и пили с медом; а вместо чаю в оставшейся аптеке после французов достал грудной травы и липового цвета. Но с каждым днем начали сбираться жители и из духовных, прятавшихся в ближних селениях к городу. 7-го числа, ввечеру, опять загудел тысячепудовой колокол; и вот мы узнаем, что французы под городом Красным разбиты. Из армии к нам несут117 образ Божией Матери, взятой Багратионом. Все священники, бывшие в городе, вышли навстречу за Никольские ворота, ибо Молоховские были подорваны. Весь народ, кто только мог, окружили Защитницу нашего града, с молебным пением несли, и народ падал на землю, чтобы над его головою перенесена была икона. В воротахъ Троицкого монастыря, в облачении и с посохом, прислонясь к стене, ожидал почтенный архимандрит встретить Божию Матерь и потом сопровождал в Собор; и тогда началось опять молебное пение. Когда стал читать евангелие от Луки зачало 4-е, то при конце, возгласивши: «Пребысть же Мариам с нею яко три месяцы и возвратися в дом свой», голос его задрожал, и слезы потекли. А народ и клирошане от удивления смотрели друг на друга, ибо Матерь Божия точно пребыла в армии три месяца и возвратилась в дом свой; и, одумавшись, клир запел: «Слава Тебе, Боже, слава Тебе!» Это было при вечере, и уже стемнело совершенно, когда кончился молебен. Кажется, весь тогда бывший бедный народ собрался в Собор для слушания благодарного молебного пения. С того времени началось служение в Соборе ежедневно; ключи от Собора отданы протоиерею Алексею Васильеву. Таким образом, кончилось бедственное время для города и всех жителей. 1812 год на долгое время останется в памяти народной, а особенно для смолян. На другой день по занятии города нашими, бродящие французы еще делали поджоги: архиерейский двухъэтажный каменный дом с домовою церковию был по неосторожности подожжен оставшимися там больными и ранеными французами118. Батюшка, услышавши в Соборе набатный звон, тотчас побежал и еще успел застать дом не совсем объятый пламенем; и с двумя подоспевшими горожанами он успел выломать деревянную перегородку, соединявшую переходы к деревянному архиерейскому дому, и потом, с помощью собравшися жителей, успел отстоять от огня теплый Собор, тоже соединенный с каменным домом крытою галереею. Раненые и больные французы, оставшиеся без помощи и пищи, с отчаяния, что лишились крова, полезли по улице Соборной, и некоторые самовольно топились в реке. Жалко было на них смотреть; но помощи никто не мог им сделать. Таким же образом и дом Апраксина и генерала Пассека были подожжены ранеными и больными французами, и там сами все сгорели до одного. Страшно подумать, до чего человека может довести отчаяние! Трупы людские и лошадиные валялись по улицам. Во время оттепели вонь до того распространилась, что зажавши нос нужно было проходить по улицам. Комендант, бывший в то время в городе, майор Горихвостов, приказал очищать улицы пленным французам119 под присмотром казаков и егерей. Трупы загнившиеся тащили по грязи; отвратительно было смотреть; но как некому да и нечем было копать ям для трупов, то их складывали в отдаленных местах от гopода и потом делали костры из дров и жгли. С 10 ноября начали прибывать в город некоторые чиновники, и в управление города вступил предводитель уездный Огонь-Догановский, поместившийся в нашем доме. В конце ноября120 приехал архиепископ Рязанский Феофилакт, для приведения в порядок епархии и раздачи денежного пособия потерпевшему духовенству от пожара и разорения. К нему-то первому батюшка наш явился и сознался ему, что поднес Наполеону просфору: от этого возникло его несчастие. Архиепископ сделал предложение Смоленскому епископу Иринею, чтобы сделать допрос батюшке, и пред праздником Рождества Христова с утра собрались члены Консистории и делали вопросные пункты, с каким-то недоброжелательством, клонящимся более к обвинению; а после святок последовало запрещение священнодействования. То же самое постигло и других священников: Спасского — Якова Соколова и Ильинской церкви — протоиерея Поликарпа. Они в своих ответных пунктах всю вину встречи Наполеона возлагали на отца, что он их страхом вынудил на это.
По мнению Консистории, эта вина была равна государственной измене и преданности неприятелю; почему и отправлены были для суждения в Уголовную Палату. Следствие и делопроизводство шло более года. По мнению Уголовной Палаты, это сделано более из страха смерти, а не от измены и преданности к врагам. Консистория представила на усмотрение Синода, и в первых числах июля 1814 года последовал от Синода указ: подсудимых оправдал и приказал разрешить священнодействие и определить [их] к прежним приходам. После изгнания неприятеля из города, все дома, оставшиеся целыми, были наполнены возвратившимися жителями: по три — четыре семейства помещалось в каждом доме. В нашем доме помещался предводитель дворянства Воеводский и занял четыре комнаты, а мы поместились в двух; на чердак батюшка пустил жить купеческую вдову Менчукову с семью детьми. Из Вязьмы возвратилась сестра Александра с братом Илиею; но Александра с февраля месяца заболела нервною горячкою и в апреле121 умерла 18 лет.
Эта добрая, умная и прекрасная собою сестра была для нас после матери руководительницею, и своими возвышенными понятиями и благочестием особенно обращала внимание знавших ее. Мы плакали о ней, как по матери.

1813-1834
В 1813 году122 Преосвященный Ириней по его прошению увольнен на викарию Киевской митрополии, а на его место прибыл из Новгорода Иоасаф, викарий С.-Петербургской епархии. Итак, бедствия наши с 1814 годом прекратились. Все домашние и служебные дела батюшки шли своим порядком. Город после тяжкого бедствия стал застраиваться: церкви погоревшие отделывались усердием прихожан и освящались: все правительственные и присутственные места приняли свою обыкновенную деятельность; на место погоревших домов [город] отстраивался, и, по причине дешевизны леса и доставки его по Днепру, все старались, по возможности, застраивать домы в лучшем виде; но каменные дома долго еще стояли в том виде, как остались после пожара. На место старого деревянного моста чрез Днепр с августа месяца в 1817 году123 на прежнем основании, оставшемся от пожара, начали строить новый деревянный мост и кончили его к ноябрю месяцу. Но что скоро, то непрочно. В 1818 году в феврале месяце на масляной неделе проезжал Император Александр в четверг на пятницу. Город был весь освещен плошками, в особенности Кафедральный Собор. В 9 часов вечера в открытых санях въехал Император, остановился в доме Удельного Управления и, переодевшись, поехал в Собор, где встречен был Преосвященным Иоасафом со всем городским духовенством. Отслушавши молебен и приложившись к иконе Божией Матери, он возвратился в квартиру свою и отказался присутствовать на бале, приуготовленном дворянством Смоленским. А на завтра, в девять часов, Преосвященный с старшим духовенством городским представлялся Императору, затем дворянство и купечество. Во время разговора с гражданским губернатором бароном Ашем Государь спросил, что как теперь жители после разорения, начинают ли забывать прошедшие бедствия? Барон Аш сказал, что уже жители стали забывать прошедшее. На что Государь сказал: «А я никогда не забуду; только Бог избавил, и помог от врага сильного…» В мае месяце, пред Вознесеньем124, проезжал Великий Князь Николай Павлович, царствовавшей с ноября 20 1825 года по 18-е февраля 1855 года, чрез город; остановился в том же доме Удельного Управления, и на другой день, пред литургиею, осматривал батальон Московского гренадерского полка и артиллерию и после церемониального марша отправился в Собор к литургии, которую совершал тот же епископ Иоасаф и после литургии представлял, все городское духовенство в ризах, которое подходило к руке Великого Князя. Потом Великий Князь отправился обозревать город и все места знаменитого сражения 4 и 5 августа 1812 года. Пред вечером тоже осматривал город с начальником 2-ой гренадерской дивизии генерал-лейтенантом Иваном Федоровичем Паскевичем, впоследствии бывшего фельдмаршалом и получившим наименование графа Эриванского и князя Варшавского, — умершего в 1855 году в феврале (в городе Варшаве). И когда осматривал Королевскую Крепость и стал расспрашивать, кем и когда устроена крепость, на то время прохаживаясь батюшка наш около крепости. и которого знал генерал Паскевич со дня знаменитого боя 4 августа 1812 года, сказал Великому Князю: «А вот, и сам историограф города!»
Его подозвали к Великому Князю; на что он отвечал, что крепость эта устроена после взятия города штурмом поляками в 1611 году, которые, разбивши стену осадною артиллериею по указанию изменника, по имени Андрея Дедешина, вторгнулись в город и многих жителей перебили; и после, по повелению Сигизмунда III, короля Польского, этот пролома, заделан и укреплен в том виде, в каком теперь находится. Тут Паскевич сказал Великому Князю, что этот священник и в 1812 году 4 августа по усердию своему окроплял св. водою сражавшихся и исповедывал и приобщал тяжело раненых; за что [батюшка] получил от Великого Князя признательность в лестных выражениях. В этом же и 1818 году 31 мая123 вновь устроенный мост обрушился в 10 часов вечера с таким оглушительным звуком, что как бы от залпа целой батареи. Но к счастию, что это не случилось утром, потому что это было в пятницу, в базарный день, когда было много проходящего и проезжающего народа, — но ввечеру; когда прошла гренадерская рота, то обоз, тянувшийся за ротою, весь обрушился в Днепр, и только несколько лошадей утонуло, да ушиблось три человека. В этом же 1818 году в сентябре, в присутствии Преосвященного Иоасафа, было открыто преобразование семинарии по новому уставу, и вместо классов, именовавшихся реторика, философия и богословие, наименованы высшим, средним и низшим отделениями; и открыты классы с половины сентября вновь прибывшими профессорами. В 1819 году наша сестра Елена была выдана в замужество за гарнизонного прапорщика Игнатия Емельянова Жукова, человека безграмотного и необразованного. Батюшка наш совершенно не желал, чтобы сестра вышла за грубого человека; но ей самой захотелось выйти, чтобы носить благородное звание, почему отец должен был всю жизнь свою содержать зятя с семейством. Въ 1820 году старший брат Илия кончил курс семинарских наук и потом в следующем году был отправлен в Петербург и определен в канцелярию Министра Народного Просвещения и Духовных Дел князя Голицына. За пожертвование Смоленской семинарии бедным казенным воспитанникам изъявлена благодарность от Преосвященного Иоасафа в присутствии Консистории.

Но труды и деятельность батюшки были постоянны: чтение исторических книг, разные выписки к дополнению Истории Смоленской, во многих местах еще неполной, занимали его, и особенно ему желательно было описать события 1812 года. Но как сведения исторические еще не были вполне изданы касательно сего года , то он только делал приложения к «Истории» а в полном составе еще не мог написать. Труды его и привязанность к занятиям, что он называл «от нечего делать», занимали его с 8-ми часов утра по 12-ть, и потом ввечеру писал или читал до полночи. Плодом этих трудов был перевод псалтыри на общенародный русский язык. Этот труд он не успел представить на цензуру, потому что вскоре вышел перевод псалтыри, изданный от Библейского Общества.
Потом он занялся составлением жизни св. Апостола Павла, и [труд] уже былъ кончен и представлен на усмотрение Преосвященному Иоасафу, который передал на рассмотрение семинарских профессоров; те нашли, что во многом неполно и недостаточно, а между тем не указали, в чем эта недостаточность состоит; таким образомъ, труд, общеполезный для народного чтения, остался без издания. В 1819 году апреля 11-го , во внимание к деятельности и усердию, оказанному в пожертвовании бедным сиротам, ректор семинарии архимандрит Сильвестр сделал представление Преосвященному об определении в экономы семинарии, которую должность исправлял по 1825 год апреля 18 числа125 и увольнен с квитанциею и аттестатом. Потом определен депутатом и увещателем при Городовом Магистрате и Совестном Суде мая 1-го 1825 года, а также увещателем при дежурстве 2-го округа Внутренней Стражи. Сверх скуфьи, пожалованной в 1818 году октября 27 дня, он имел в память 1812 года наперсный бронзовый крест на Владимирской ленте.

Жизнь его была однообразна: в преклонных летах он более всего занимался чтением, но письменные труды и сочинения его уже не занимали, видя столько опытов, препятствующих к изданию его трудов; и особенно уединился, когда всех детей своих пристроил к местам.
Константин по окончании семинарского курса поступил в Московский Университет и вышел магистром; служил при генерал-губернаторе Западной Сибири и потом при Департаменте Министерства Финансов; умер в 1840 году в чине коллежского советника. Третий сын, Иоанн, поступил 1824 года священником в 22-й егерский полк, потом переведен в Глуховский кирасирский; по службе своей награды получал, присвоенные духовенству, как то: скуфию, камилавку, протоиерея и наперсный золотой крест. Меньшой сын тоже кончил курс в Московском Университете; поступил в Одесский Лицей первоначально лектором, потом профессором и в настоящее время [состоит] директором Лицея в чине действительного статского советника.

Причиною болезни его [о. Никифора Мурзакевича] была геморроидальная болезнь: каждый год он заболевал [ею] в марте месяце. От долговременной сидячей жизни ноги его ослабели, и по временам выступали закожные нарывы, и ничто не могло излечить отека и тяжести в ногах. За год до кончины опухи и нагноения в ногах прошли; но он почувствовал стеснение в груди, и это было от водянок на легких. За два месяца до кончины он не мог уже ни служить, ни исправлять треб христианских: доктор, лечивший его, уже не мог пособить. Таким образом наш батюшка окончил дни свои 1834 года 8 марта, на шестьдесят пятом году своей жизни. Преданность прихожан к нему особенно выразилась пред кончиною: за несколько дней все приходили к нему прощаться, и это его нисколько не тревожило: он еще за месяц знал о своей смерти, соборовался маслом и два раза исповедывался и приобщился Св. Таин. Завещания после него не осталось никакого: еще при жизни он твердил, чтобы все делить поровну, кроме дома, в котором не должны иметь участия сестры; деньги, хранившиеся в Приказе Общественном, все были поровну разделены; но мне, как священнику, он отказал образ Божией Матери в серебрянном вызолоченном окладе и все свое священническое одеяние.

Погребение происходило126 в Одигитриевской приходской церкви. Ректор семинарии, архимандрит Леонид, отправлял погребение со всем городским духовенством, и погребен на кладбище в так называемом Окопе. Таким образом трудолюбивая и полезная жизнь окончилась нашего достопочтенного отца.

Примечание.
1 - В квадратные скобки взяты слова, прибавленные издателем для смысла.

Примечание.
2 - В дневнике Н. А. Мурзакевича под 1787 г. записано: «Генварь, 12. Государыня Екатерина ИИ прибыла в Смоленск в 8 часов вечера». Свящ. Н. А. Мурзакевич. История г. Смоленска. Приложение, стр. 48.

Примечание.
3 - Однако издателю удалось найти в архиве Консистории «Дело по испрошению Смоленской Одигитриевской церкви священно- и церковнослужителей и прихожан о произведении к этой церкви диакона Никифора Мурзакевича во священника», № 152/539, вступило 13 апреля 1804 г., решено 2 июня 1804 г., на 9 листах (которые все помечены 1804 г.), из которого, между прочим, видно, что Н. А. Мурзакевич из синтаксического класса семинарии был определен во псаломщика Дорогобужской соборной церкви, затем переведен псаломщиком же к Воротней Рождественской г. Смоленска церкви, 19 сент. 1792 г. сделан штатным архиерейским иподиаконом, 13 авг. 1794 г. — диаконом и, наконец, «означенный диакон Никифор Мурзакевич Преосвященнейшему Димитрию, епископу Смоленскому и Дорогобужскому для рукопололожения во иерея был представлен, и Его Преосвященством он, Никифор, в домовой Его Преосвященства Апостольской церкви апреля 16 дня 1804 г. во иерея к Смоленской Одигитриевской церкви рукоположен». Интересно, что и в дневнике самого Н. А. Мурзакевича та же ошибка: «1803 год. Апрель, 16. Рукоположен во священника в Одигитриевский приход, что на «верхнем рынке». Св. Н. А Мурзакевич. История г. Смоленска. Приложение, стр. 52. Дата 1803 требует исправления также и в работах И. И. Орловского.

Примечание.
4 - В черновике этот факт изложен в ином освещении: «В награду же за столь полезный труд, обративший на себя внимание граждан города, Преосвященный предложил священническое место при градской Смоленской Одигитриевской церкви и рукоположил из диаконов во священники 1803 года в субботу Лазарева Воскресения».

Примечание.
5 - В черновике прибавлено: «ассигнациями», и указана дата: «в 1804 году».

Примечание.
6 - В черновике прибавлено: «деревянный, против своей приходской церкви, а тем самым успокоил себя и мать нашу и свое семейство, состоявшее в 1810 году из 4 сыновей и 3 дочерей».

Примечание.
7 - В черновике прибавлено: «Но я умолчу об них, потому что лицо, питавшее неприязнь, принадлежало к высшему званию и сану».

Примечание.
8 - В черновике: «В 1808 году, когда Кадетский Корпус был переведен из города Гродно в Смоленск в отстроенное огромное здание».

Примечание.
9 - В черновике прибавлено: «но и за это было некоторыми особами оговорено, что себя Никифор Мурзакевич выставляет во всем высоко».

Примечание.
10 - В черновике: «с 1809 года по 1812 год».

Примечание.
11 - В черновике в начале этого абзаца стоит: «Наконец, наступил и знаменитый, и вместе бедственный 1812 год, со всеми [его] ужасами и страданиями».

Примечание.
12 - В черновике место, начиная со слов: "Потеря любимой жены"... изложено подробнее: "Этот день был горестный для нас, а для отца несчастный. С лишением любимой матери мы видели большую перемену в нашем отце: он сделался задумчив и строг к нам, когда мы при жизни ее видели [его] всегда веселым и заступником перед нашею любимою матушкою, которая была в доме у нас первою попечительницею и вместе за шалости взыскивала с нас строго; а отец больше ничего не знал, как только ласкать нас. Итак, 1812 год, памятный для всех , и нам оставил горестные напоминания".

Примечание.
13 - В черновике прибавлено: «и как помню, и мы плакали и ожидали бедствий».

Примечание.
14 - В черновике прибавлено: «Во время проезду 9-го июля Императора Александра из Витебска через Смоленск в Москву, отцу нашему от начальства духовного препоручено было стоять против своей приходской церкви с крестом и облаченным для встречи обожаемого государя».

Примечание.
15 - В черновике эта смена настроений выражена подробнее: «Этот проезд Императора на некоторое время успокоил жителей города; но с отбытием его на другой день — все опять пришли в уныние. Начали формировать ополчения; все жители пришли в движение. Вот слышно стало, что Наполеон занял Вильну, потом [что] уже и Витебск занят, а наши войска отступают.

Примечание.
16 - В черновике сцена роспуска учеников и душевное состояние Н. А. Мурзакевича переданы живее: «наши нежные голоса тронули до слез нашего учителя: [он] попрощался с нами, и мы, заплакавши, вышли из класса. Грусть и тоска проникла в наши беззаботные отроческие сердца. Мы стали прислушиваться и смотреть в глаза отцу. Задумчивое лицо, недостаточность состояния, чтобы снарядиться к выезду из города, нас восьмеро, а с бабушкой девять душ; так им образом забота о спасении и выезд из города совершенно был для нас невозможен».

Примечание.
17 - В черновике прибавлено: «но этот праздник уже не с прежнею радостью был нами отправляем: Преосвященный Ириней служил в Соборе, а в Одигитриевской церкви был приглашен служить заштатный архимандрит Щировский, старик твердого, благочестивого характера».

Примечание.
18 - В черновике этот эпизод, рассказанный более подробно, отнесен к 2 августа. См. прим. 22. У И. И. Орловского (статья в Истор. Вестн.) этот священник назван Левицким.

Примечание.
19 - В черновике подробности: «Все войска шли через город около Авраамиевского монастыря и мимо самой семинарии; целую ночь играла музыка, и нам спросонья была слышна и своею гармониею наш детский слух услаждала».

Примечание.
20 - В черновике подробнее: «31 числа служил в Успенском Соборе молебен Преосвященный Ириней, чтобы Господь Бог помог нашим одолеть врага; все духовенство городское и остатки жителей присутствовали при том. Вот наш город несколько успокоился: надежда на Бога и [на] пламенное усердие наших войск ободрила нас». В дневнике самого Н. А. Мурзакевича даты выступления нашей армии к Рудне и молебствий указаны другие. См. История г. Смоленска, Приложение, стр. 57. То же и у приведенных в библиографии историков.

Примечание.
21 - В черновике подробнее: «все священники возвратились в мокрых ризах, до того, что текло из них; но Преосвященный с иконою Божией Матери шли под зонтом большого размера, и только он и не был облит дождем».

Примечание.
22 - В черновике опустение города и положение Н. А. Мурзакевича изображены обстоятельнее: «Тоска и ожидание сильного сражения нас ужасали; город опустел: кто мог выезжать, тот выбирался; а наш батюшка не мог тронуться с места, не имея ни лошадей, ни денег. Только успел упросить совяка своего, полкового священника Иоанна Богородицкого, взять старшую дочь александру и сына старшего Илию, чтобы доставил в город Вязьму тоже к свояку, соборному священнику Симону, в возмездие за то, что его сын у нас содержался, когда учился в семинарии; а мы — сестры Елена и Екатерина, братья Константин, Иван и малолетний Николай 6 лет и престарелая бабушка — должны были оставаться в Смоленске».

Примечание.
23 - В черновике: «в десяти верстах от города, в селении Новом Дворе».

Примечание.
24 - В черновике прибавлено: «остатки благочестивых прихожан говели, чтобы приобщиться 6 августа, в день Преображения Христова». Кроме того, как видно из обоих текстов, 3 августа падало на субботу (хотя полагаться на твердость хронологии автора нельзя).

Примечание.
25 - В черновике прибавлено: «с Королевской крепости».

Примечание.
26 - В черновике прибавлено: «а я только высматривал против церкви, как везли тяжело раненых, а легко раненые по одному и по два шли сами, опираясь на ружья».

Примечание.
27 - В черновике важные подробности: «и обходил вокруг города с иконою и крестом, окроплял святою водою сражавшихся и исповедывал и приобщил несколько тяжело раненых».

Примечание.
28 - В черновике рассказано про последствия этого подвига: «Генерал Паскевич, в то время бывший со своею 26 дивизией на Королевской Крепости, записал его, но впоследствии времени никакой награды не последовало; и [за] этот подвиг самоотвержения — впоследствии, когда Паскевич, после заграничного похода, возвратился с 2-ою гренадерскою дивизиею [и] дал свидетельство отцу, что он окроплял войска, исповедывал и приобщал раненых, — и за это в 1818 году октября 27 дня получил скуфию: тем его подвиг только и награжден». Текст свидетельства, о котором упоминает автор, и ходатайства генерала И. Ф. Паскевича перед епископом Смоленским Иоасафом о награждении Н. А. Мурзакевича за подвиг 4 августа 1812 г. приведены в книге, указанной в библиографии под цифрой 1. Скуфья, о которой так пренебрежительноотзывается автор, была тогда, по словам И. И. Орловского, высшей наградой духовенства.

Примечание.
29 - В черновике интересная подробность: «брат нес за отцом воду; и когда ему какой-то раненый офицер дал ружье убитого солдата, он с таким восторгом принес его домой, что мы все были удивлены его воинственному духу. Батюшка более трех часов обходил город и окроплял ряды солдат св. водою, а раненых исповедывал и приобщал, так что у него не стало Св. Даров».

Примечание.
30 - В черновике: «кладбищенская Всех Святых церковь за соляными амбарами»…

Примечание.
31 - В черновике: «этот поджог сделан нашими войсками, чтобы остановить стремление войск французских».

Примечание.
32 - В черновике подробности: «и только с Покровской горы и около так называемого Окопа, где находится за Днепром церковь кладбищенская Гурьевская, видна и слышна была наших войск пальба из пушек».

Примечание.
33 - В черновике возвращение Н. А. Мурзакевича и поведение детей изложено более подробно: «Он сел на кресло, облокотившись на стол, бледный, молчаливый; более часа сидел, никому ничего не говоря; а мы беспрестанно то один, то другой выходили на возвышенные места и даже на колокольню своей Одигитриевской церкви, как вдруг мимо самой колокольни пролетело ядро, и мы, как воробьи, рассыпались и сошли вниз».

Примечание.
34 - В черновике в этом месте прибавлено: «Мы все, его дети, были в церкви, из дверей смотрели, как вся Молоховская церковь запылала, видели, как в дома опустелые летали брандскугели, и зажигались дома нашего прихода».

Примечание.
35 - В черновике прибавлено: «как готовящегося к принятию Св. Таин в день Преображения».

Примечание.
36 - В черновике рассказан лишний эпизод: «Вдруг в это время страшная пальба сделалась в Молоховских воротах; громкое «ура!» и затем залпы артиллерии привели нас в отчаяние, и слышим, что французы ворвались в город. Но через несколько минут видим, что три солдата идут, как один из них падает от пушечного ядра: дым столбом пошел от убитого. Потом видим, что четыре пушки везут с пятью только артиллеристами; несколько из них подошли к церкви, чтобы дали [им] напиться, и от них-то мы узнали, что французы отбиты и прогнаны из города».

Примечание.
37 - В черновике точнее: «Усиленные ее просьбы на время заставили [его] призадуматься. Но страшная пальба, бомбы, ядра и ружейные пули усилившиеся, с четырех часов стали усиленно падать. Мы стали кричать: «Батюшка, уйдем из города, нас побъют!».

Примечание.
38 - В черновике мотивы решения остаться в городе изложены полнее: «Собор был отперт; в дверях, видим, стоит престарелый священник, отец Василий Щировский. Этот священник и остановил батюшку и сказал, что все равно мы далеко не уйдем от города и по малолетству нашему на пяти верстах ослабеем и попадемся французам; а лучше оставаться здесь, в Соборе, который безопасен был в то время от выстрелов, и ожидать, что Бог даст; притом же в Соборе столько есть мест, где можно укрыться от французов. Батюшка послушался его доброго совета».

Примечание.
39 - В черновике эпизод выноса иконы рассказан с некоторыми подробностями: «К 8-ми часам изредка стала слышна пальба, как слышим в то время, что в Благовещенской церкви звонят во все колокола. Тут мы узнали, что за иконою Божией Матери, предназначенной стоять в отстраивающейся церкви, что над Днепровскими воротами, прислал главнокомандующий 2-ою армиею Багратион полковника артиллерийского. И во время выноса, по отпении молебна на Днепровском мосту, она взята в армию. Приходит иеромонах Амвросий и все нам подробно рассказал».

Примечание.
40 - В черновике прибавлено: «С этим известием мы обмерли от страха: нам вообразилось, что неприятель будет резать и убивать нас, как [в] былые татарские и литовские времена».

Примечание.
41 - В черновике рассказана необходимая для последующего изложения деталь: «Когда мы проходили по улице большой, то должны были пробираться между голов и ног какого-то Егерского полка, расположившегося по Соборной и Троицкой улице; но никто нам ни слова не сказал: сон и изнеможение их до того были, что на каменной мостовой спали многие беспробудно».

Примечание.
42 - В черновике иначе: «Солдаты все дома обыскивали, чтобы из съестного что достать: лавки и погреба все были опустошены».

Примечание.
43 - В черновике эпизод спасения церковного и своего имущества рассказан подробнее: «Когда я вошел с батюшкой в церковь, то многие женщины и старухи, оставшиеся после нас [в церкви], помогли отцу снять с образов оклады серебряные, вынести несколько сосудов и упрятать на печи церковной лучшую ризницу и сосуды церковные; все это делалось с чрезвычайною поспешностью, чтобы не помешали фрзнцузы. Но что могли сделать и унесть из церкви две-три женщины? Из дому своего мы все ценное перенесли в Собор и запрятали на хорах и под крышею в темном месте; туда же посносили и церковные вещи».

Примечание.
44 - В черновике точнее: «Потом видно стало, что и французский батальон по Соборной горе спускаться стал к Днепровским воротам: потом к Днепру подошли, отыскали мелкое место, разу лись и начали переходить через реку. В то время пламя на мосту усилилось, и им не удалось потушить огонь».

Примечание.
45 - В черновике эти военные действия описаны подробнее: «Вот наши стали входить в Петербургское предместье с криком «ура!», с выстрелами; батальон [французов], перебравшийся через Днепр, в сторону уклонился и в другую улицу; а наши подошли к так называемой Новой Крепости и, несколько сделавши залпов в город, стали на Воздвиженской улице и, засевши по домам и огородам, стреляли в французов, поместившихся по городской стене».

Примечание.
46 - В черновике детали: «Несколько пуль ружейных попало в соборное окно — тут мы [стояли на хорах] — и падали даже на крышу; а на ту беду батюшка приказал дочерям Елене и Екатерине запрятаться под крышею, и для них страшно было сидеть. К семи часам утра слышим усиленную пальбу; но мы были в то время в безопасном месте: заперлись себе в Соборе, запрятались на хоры, да и сидим; а французы как будто бы и позабыли о нас: не идут ни грабить, ни резать нас. Несколько человек пришло из города, и тогда мы услышали, что они грабить мастера, зато никого не режут и не убивают; вот наш детский страх и прошел: грабить-то уж пусть грабят, да только тем хорошо, что не будут убивать. А сражение идет своим чередом».

Примечание.
47 - В черновике подробнее: «Вот и батюшка сошел с хор в Собор и стал посмелее, а старик отец Василий и не прятался к нам на хоры, а все время расхаживал по церкви».

Примечание.
48 - В черновике прибавлено: «удивлялся огромности Собора и особенно великолепию иконостаса, позолоте и его резной работе».

Примечание.
49 - В черновике прибавлено: «А на другой день, 7 августа, был поставлен караул из старой Наполеоновской гвардии и занял себе места на амвоне, среди Собора, где обыкновенно облачают архиерея. Входили же в собор в шапках, шляпах, с собаками и трубками во рту».

Примечание.
50 - В черновике время занятия архиерейского дома Мюратом отнесено к 7 августа: «7 августа наши войска отступили от города... В этот день Мюрат занял архиерейский дом: итак, вся ризница и утварь, оставленная в кладовых, досталась прислуге Мюрата». В дневнике самого Н. А. Мурзакевича занятие архиерейского дома Мюратом записано под 6 августа. См. Ист. г. Смоленска. Прилож., стр. 60.

Примечание.
51 - В черновике подробнее: «Наступила ночь; и вот полки стали проходить с музыкою, барабанным боем . Эхо так громко отзывалось, что мешало нам спать во всю ночь».

Примечание.
52 - В черновике развитие пожара Смоленска изложено яснее: «В этот же день (по связи с текстом — 6 августа. Прим. ред.) с утра самого был зажжен заднепровский форштадт, и три прихода с их церквами Никольскою, Петропавловскою и Воздвиженскою — горели; пламя пожара так было сильно, что в четверти версты (в беловике выше — «в пятистах саженях». Прим. ред.) невозможно было стоять; вдобавок к этому нашего прихода вся улица Молоховская выгорела еще с 5 на 6 августа; а в ночи на 7 число остальные домы с лавками и товарами были подожжены, и до Вознесенского прихода все выгорело. Таким образом в течение суток более 1000 домов в городе выгорело».

Примечание.
53 - У С.П. Писарева (Памят. Кн. Г. Смоленска, стр. 67) и В.И. Грачева (Смоленск и его губер. В 1812 г., стр. 73) указана другая дата посещения Наполеоном Собора: 7 августа 1812 г.

Примечание.
54 - В черновике: «с каким-то мрачным видом посмотрел на бедных жителей, в беспорядке расположившихся в Соборе, и потом вышел».

Примечание.
55 - В черновике: «подходим, а у ворот стоит часовой и не пускает нас; кой-как, через пантомимы, дали знать одному человеку из прислуги, что отец – хозяин дома».

Примечание.
56 - В черновике прибавлено: «видим, что наши образа целы; из запасной муки ржаной новые хозяева пекут хлеб; наши куры и цыплята есть собственность дорогих наших приятелей французов. Осмотревши кой-как, мы опять вернулись в наше убежище — Собор».

Примечание.
57 - В черновике этот факт отнесен не к 9 августа (как нужно понимать в беловике, по связи с текстом), а к 11 августа.

Примечание.
58 - В черновике вторичное посещение дома опять помечено тремя днями позже, т.е. вместо 9 августа (как в беловике) отнесено к 12 августа.

Примечание.
59 - В черновике интересная картина состояния церкви: «Но к чести русского солдата нужно сказать: главный престол стоял на своем месте в одежде; занавесь цела на вратах царских; один солдат отдал отцу антиминс; все паникадила и подсвечники в целости стояли; сундук с ризами тоже не тронут. Только в придельной церкви Иоанна Воина престол был обнажен, и наши солдатики на нем расчинивали себе даваемую муку на хлеб и пекли [его] в придельной церкви богадельни».

Примечание.
60 - В черновике прибавлено: «и по выходе [пленных] два дня одним усердным прихожанином делалась очистка церкви придельной; но главный храм был чист и не осквернен».

Примечание.
61 - В черновике разговор этот изложен обстоятельнее: «Он о многом расспрашивал отца, и в особенности — отчего жители оставили город? И тогда объяснил отец, что невозможно в домах быть: и те, которые остались, вышли из домов и скрываются в Соборе; даже по улице небезопасно ходить от оскорблений и грабежа; наконец, напомнил ему, что французы, коснувшись церквей, который наш русский народ драгоценнее ценит отца и матери, тем наносит жителям жестокую скорбь, и что рано ли — поздно ли должно быть общее восстание, и что к этому уже есть воззвание, и русский народ по первому требованию весь вооружится, и ополчение Смоленское и Московское уже готово, и до ста тысяч уже для этого собрано. Это не понравилось Понятовскому: он отозвался, что в военное время трудно удержать солдат от грабежа».

Примечание.
62 - В черновике прочтение Наполеоновской прокламации отнесено не к 10, а к 11 августа. В дневнике самого Н.А. Мурзакевича под 13 августа записано: «Велено жителям выйти из Собора и разойтися по домам...» См. Ист. г. Смоленска. Приложение, стр. 62.

Примечание.
63 - В черновике: «12 числа, когда войска вышли и Мюрат очистил архиерейский дом, то кто-то из французов отыскал спрятанную утварь серебряную под Предтечевскою церковию...» Отсюда неясно, какого числа, 12 или раньше, очистил Мюрат архиерейский дом, а нахождение утвари отнесено к 12 августа; тогда как в беловике оба факта помечены 9 августа. В дневнике самого Н. А. Мурзакевича отъезд Мюрата из Смоленска записан под 8 августа. См. Ист. г. Смоленска. Приложение, стр. 61.

Примечание.
64 - В черновике число указано другое: «И того ж 12 августа...»

Примечание.
65 - В черновике: «но они помещены были у дверей».

Примечание.
66 - В черновике опять более поздняя дата: «13 августа не был заметен ничем».

Примечание.
67 - В черновике прибавлено: «Жители, собравшиеся в Соборе, питались, за недостатком хлеба, яблоками, дулями и грушами, в чрезвычайном изобилии родившимися в архиерейском саду».

Примечание.
68 - См. прим. 60. В дневнике самого Н. А. Мурзакевича под 12 августа записано: «Выехал Наполеон из города, за ним и гвардия. В моем доме живший гвардейский генерал Легранж, также». См. Ист. г. Смоленска. Приложение, стр. 62.

Примечание.
69 - В черновике относительно служб в Соборе прибавлено: «да и с самого занятия французами во дни воскресные были отправляемы только часы до дня выхода из Смоленска французов».

Примечание.
70 - В черновике прибавлено: «и тогда все жизненные предметы можно было доставать по сходным ценам». Муниципалитет учрежден был 15 августа.

Примечание.
71 - В черновике прибавлено: «хотя и были разбиты стекла в церкви, но в алтаре починены, и потому возможно было отправлять литургию».

Примечание.
72 - См. прим. 59.

Примечание.
73 - В черновике подробнее: «вода в реке и колодезях была заражена французами, которые кидали все гадости, и даже дохлых лошадей, в реку».

Примечание.
74 - В черновике прибавлено: «этот понос продолжался во все время занятия города французами, и по выходе (их) из Смоленска сестра наша Екатерина 10 ноября умерла. Таким образом протек сентябрь. Мы слышали, что было сильное сражение под Можайском; потом узнали, что москва занята, и жители совершенно были уверены, что наш город совершенно подпал под владычество Франции». Смерть и погребение матери Н. А. Мурзакевича записаны неясно в его дневнике под 10 сентября, а дочери Екатерины — под 11 ноября. См. История г. Смоленска. приложение, стр. 64 и прим. На 68.

Примечание.
75 - В черновике прибавлено: «и для сплава в низовые губернии, скудные лесом». Постройка моста французами в дневнике самого Н. А. Мурзакевича записана под 8 августа. См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 61.

Примечание.
76 - В черновике сказано: «в сентябре месяце»…

Примечание.
77 - В черновике подробнее: «Королевская крепость, Молоховский и Шеин бастион были по правилам фортификационным уравнены и возвышены»…

Примечание.
78 - В черновике прибавлено: «для переделки на пушки». В дневнике самого Н. А. Мурзакевича попытка французов снять колокола с Одигитриевской церкви записана под 20 августа. См. История г. Смоленска. Прилож., стр.63.

Примечание.
79 - В черновике несколько иначе: «и в нашем приходе около самой церкви сгорело три дома…». В дневнике самого Н. А. Мурзакевича под 26 октября записано: «Сгорел у Одигитрии каменный дом П. Головкина». См. Ист. г. Смоленска. Прилож., стр.66.

Примечание.
80 - В черновике прибавлено: «Мы, вставая утром, должны были благодарить Бога, что наш дом цел».

Примечание.
81 - Над текстом беловика в начале этой фразы прибавка: «в один день»; может быть описанная тревога случилась однажды? В черновике к этой фразе прибавлено: «и здесь-то мы узнали ничтожность духа французов, которые приходили в тревогу от какого-нибудь казака».

Примечание.
82 - В черновике: «вздумали крестьяне Энгельгардта тоже не работать и причинять ему грубости».

Примечание.
83 - В черновике прибавлено: «в Поречском уезде»…

Примечание.
84 - В черновике: «Казачьи нагайки образумили мужичков, что русский помещик все таки пан, хотя и заняли французы Смоленск и Москву».

Примечание.
85 - В черновике прибавлено: «с доносом».

Примечание.
86 - В черновике иначе: «Энгельгардт, более ожесточившись на крестьян, несколько человек наказал, а доносчиков жестоко».

Примечание.
87 - В черновике просто: «Те же доносчики вторично пришли к коменданту Смоленскому и оговорили, что их господин заставляет бить французов».

Примечание.
88 - В черновике по поводу этого расследования есть соображения автора: «Тот (комендант) послал осведомиться, и точно: на указанном месте отрыли два трупа нагих. Были ли это трупы французские, или другого рода людей, - до сих пор не открыто; только французы уверились, что эти трупы должны быть их соборатий, мародеров, шлявшихся по деревням для грабежа. Можно наверное предполагать, что трупы были французские, убитые казаками, но не мирным помещиком, и эти трупы, вероятно, подкинуты, чтобы погубить помещика. Команда посланная, видя эти трупы, как явную улику преступления, взяли Энгельгардта в том виде, как он был; привели с завязанными руками в город и посадили под арест»…

Примечание.
89 - В черновике: «в нижнем этаже, где также несколько сидело Рославльских мещан, пойманные французами с оружием».

Примечание.
90 - В черновике: «и несколько из столового серебра, скрытого им в пруде его имения». Автор ошибается: разстреляние Энгельгардта было 15 октября. См. указанные в библиографии работы С. П. Писарева и И. И. Орловского и отдел настоящего сборника «смоленские партизаны в 1812 году».

Примечание.
91 - В черновике прибавлено: «подполковник польских войск, и знавший Энгельгардта еще до войны».

Примечание.
92 - В черновике этот эпизод рассказан так: «подполковник, пришедший с нами к Энгельгардту, стал утешать его, и когда отошел в сторону офицер конвойный, то польский подполковник вынул из кармана бутылку с водкою, стал принуждать его выпить, но Энгельгардт не хотел; тот насильно ему ко рту приставил бутылку, и Энгельгардт в смущении несколько проглотил, чему батюшка сильно противился. Этот глоток водки сильно подействовал на Энгельгардта, потому что два дня ничего не ел».

Примечание.
93 - В черновике: «всю дорогу ничего с батюшкою не говорил, шел с поникшею головою и с заложенными назад руками».

Примечание.
94 - В черновике точнее: «спустившись в низменную часть ложбины, пролегавшей около стены, команда поставила Энгельгардта против взвода, с стоящими около него четырьмя солдатами».

Примечание.
95 - В черновике сцена чтения приговора изображена сильнее: «Тут вышел какой-то офицер и начал читать приговор на французском языке: но Энгельгардт тоже на французском отвечал, и видна была его неустрашимость: голос был тверд и громок, так что приговора читанного никто не мог слышать. Когда кончилось чтение приговора, подходит к нему один солдат, чтобы завязать глаза; но он оттолкнул его и сказал: «Я хочу видеть, как меня будут убивать!»

Примечание.
96 - В черновике: «шпагою».

Примечание.
97 - В черновике живее: «Я — кричать, а французы смеются».

Примечание.
98 - В черновике прибавлено: «Вот как случилась смерть человеку, совершенно невинному! Те же люди, которые доносили ложно, впоследствии, папавшись в краже лошадей, были сосланы в Сибирь, и Божие Провидение наказало клеветников».

Примечание.
99 - Считаем необходимым привести из черновика место об «измене» Н. А. Мурзакевича полностью: «Священник отец Василий Щировский умер в конце сентября от кровавого поноса. Его отпевал в Успенском Кафедральном соборе архимандрит Амвросий с оставшимся духовенством; погребен против алтаря на правой стороне. Но когда стали выходить из Собора, то по общему убежеднию архимандрита и священников отцу вручили ключи от Собора, с тем, чтобы он имел наблюдение. Но как в ризнице соборной было складено серебро и утварь Воротней Божией Матери, и ключи от ризницы тоже были у батюшки, то и французское начальство, когда нужно было им идти в ризницу для каких-то поделок, то требовали отца, но самого не впускали в ризницу. В конце октября месяца губернатор через коменданта требовал, чтобы ключи были отданы какому-то чиновнику, но отец отговорился, что этого нельзя сделать; и потом его требовали и хотели взять под арест. Узнавши об этом от коменданта, батюшка пошел к губернатору и едва упросил, чтобы избавить его; на что губернатор сказал, что одно только и может его спасти от заслуженного наказания, если он отдаст ключи. Батюшка должен был отдать. И вместе с тем [губернатор] приказал, чтобы все священники встретили Наполеона, когда он будет въезжать в город, с угрозою, что иначе Собор будет взорван. Батюшка переговорил об этом с архимандритом; тот сказал, что он не может этого сделать по слабости здоровья, а Спасский священник и Ильинской церкви протоиерей Поликарп согласился. И таким образом — помню, это было в воскресенье, после отправления часов в Соборе — они вышли к Днепровским воротам; но как было холодно, то вошли в церковь Божией Матери, которая была занята мукою и кулями провианта, но алтарь не был занят. Прождавши до вечера, мы разошлись, и таким образом не случилось быть затеянной встрече Наполеону. На другой день, т. е. 29 октября, я шел с батюшкой и нес ризы. На большой дороге, против гауптвахты, нам дают знать, что Наполеон идет. Батюшка второпях надел епитрахиль и поднес ему просфору. Наполеон остановился, посмотрел в лицо ему и спросил по-русски: «Ты поп?» и взял просфору и отдал одному из своей свиты. Тем встреча и кончилась, но впоследствии имела бедственные для отца последствия». Что же касается до того, какого именно числа сосотоялась встреча Наполеона Н. А. Мурзакевичем, то печатаемая биография погрешает, определяя это число, и в беловике, и в черновике. Встреча была не 29 (неудавшаяся, у Днепровских ворот) и 30 (не доходя Троицкого монастыря), как показывает беловик, и не 28 и 29, как показывает черновик: она была 27 (неудавшаяся) и 28 (около Троицкого монастыря), каковые числа даются и дневником самого Н. А. Мурзакевича; известно также, что Наполеон вернулся в Смоленск 28 октября. Что же касается слов автора: «аомню, это было в воскресенье, после отправления часов в Соборе», — то его ссылки на дни недели вообще спутаны и вряд ли верны: см., напр., примеч. 2, 3, 10, 18, 20, 24, 50, 53, 57, 58, 62, 63, 64, 66, 68, 70, 74, 76, 78, 90, 103, 106, 118, 121, 123, 124, 125. Смерть и погребение В. Щировского в дневнике самого Н. А. Мурзакевича записаны под 2 октября. См. Ист. гор. Смоленска. прил., стр. 65. Обстоятельства, предшествовавшие встрече Наполеона, и самая встреча иначе и, конечно, более верно описаны в дневнике самого Н. А. Мурзакевича. См. Ист. гор. Смоленска. Прил., стр. 65-66.

Примечание.
100 - В черновике: «Все дороги, домы, улицы и проулки битком были набиты».

Примечание.
101 - Слово это в рукописи написано весьма неразборчиво, тк что нельзя ручаться за верное чтение «венчики».

Примечание.
102 - В черновике прибавлено: «Батюшка заблаговременно, еще в сентябре, купил три куля муки пшеничной, и тем мы избавились от голодной смерти».

Примечание.
103 - Ср. Н. А. Мурзакевич. Ист. г. Смоленска. приложение, стр. 66-67. С. П. Писарев. Памят. Книга г. Смоленска, стр. 76. См. прим. 111.

Примечание.
104 - В черновике прибавлено: «и поместились в двух остальных комнатах, и мы должны были пометиться в одной комнате».

Примечание.
105 - В черновике: «кой-что перенес в церковь».

Примечание.
106 - В рукописи здесь явно неверно поставлено вместо 3 числа 4-е (см. рассказ дальше). В рукописи самого Н. А. Мурзакевича его избиение поляками записано под 30 октября. См. Ист. г. Смоленска. Прилож., стр. 66.

Примечание.
107 - В черновике прибавлено: «видя, что три польских улана обдирают иконы…»

Примечание.
108 - В черновике: «если бы не отворил я дверей…»

Примечание.
109 - В черновике прибавлено: «думая, чтобы не сделано было ей какого бесчестия…».

Примечание.
110 - В черновике прибавлено: «и еще одно семейство бесприютное».

Примечание.
111 - В черновике прибавлено: «Платов с казаками и пехотою делали нападение на город». См. прим. 103.

Примечание.
112 - В черновике прибавлено: «Но в эту ночь наши производили пальбу в угловую башню, что против Богословской церкви, и сделали пролом».

Примечание.
113 - В черновике иначе: «Мы туда стали стучать, как слышим страшный треск вдали от нас; и от этого только страшного звука могли проснуться находившиеся в Консистории. Нам отворили двери, и мы взошли в страхе. И не более четверти часа прошло, как еще сильнее произошел треск, потом и еще, и так до семи раз. Это происходило от взрыва башен, так что мы думали здание Консистории развалится; и мы все закричали от страха, чувствуя, что все здание тряслось. Таким образом вся ночь нами проведена без сна». Ср. Ист. гор. Смоленска. Прилож., стр. 67.

Примечание.
114 - В черновике подробнее: «Входим в дом — все двери растворены, имущество все растащено, и чтобыло запрятано в нашей церкви — большая часть расхищено: несколько белья и платья только осталось».

Примечание.
115 - В черновике: «эти остатки мародеров были забраны вступившею сотнею казаков».

Примечание.
116 - Здесь оканчивается беловик; далее идет содержание черновика. См. вступит. замечание, стр. 175.

Примечание.
117 - 10 ноября.

Примечание.
118 - В дневнике самого Н. А. Мурзакевича этот поджог записан под 4 ноября, а занятие города русскими войсками — под 5 ноября (см. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 67); тогда как у автора, повидимому, наоборот: занятие города русскими войсками приходится на 4 ноября, а поджог архиейрейского дома — на 5 ноября.

Примечание.
119 - По дневнику Н. А. Мурзакевича — с 17 ноября, через арестантов. См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 68.

Примечание.
120 - В дневнике Н. А. Мурзакевича под 19 декабря записано: «Приехали: архиепископ Рязанский Феофилакт, член Синода, и преосвященный: Смоленский Ириней». См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 68. Тут же начало дела об «измене» Н. А. Мурзакевич объясняет доносом прот. Васильева. О процессе Н. А. Мурзакевича см. вообще там же, стр. 68-70, и печатаемое ниже «Дело».

Примечание.
121 - По дневнику Н. А. Мурзакевича — в январе. См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 69.

Примечание.
122 - По дневнику Н. А. Мурзакевича — 5 августа, а 13 уехал. См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 69.

Примечание.
123 - В дневнике Н. А. Мурзакевича под 31 мая 1816 года записано: «Днепровский деревянный мост, недавно построенный, ночью провалился по средине…» См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 71.

Примечание.
124 - В дневнике Н. А. Мурзакевича проезд В. К. Николая Павловича верно записан под 17 мая 1816 года. Здесь же и подробности. См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 70-71, и С. П. Писарева — Пам. кн. г. Смоленска, стр. 79.

Примечание.
125 - В дневнике Н. А. Мурзакевича под 20 января 1826 года записано: «Отпросился от хлопотливой должности эконома». См. Ист. г. Смоленска. Прил., стр. 76.

Примечание.
126 - 11 марта.

   

Поделиться ссылкой:

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Наверх