Перейти к содержимому

Вайнбергер Ф. Л.

gerb_france_1804-1815

Фридрих Людвиг Вайнбергер (1794-1869) — прусский военный, оставивший воспоминания о походе в Россию. В 1812 году бомбардир артиллерийской роты, прикомандированной к резервной артиллерии императорской Молодой гвардии.

Воспоминания прусского бомбардира, ныне майора, о французской кампании с Наполеоном в России в 1812 г. Перевод и публикация С.Н. Хомченко // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. XVI. Сборник материалов. М. 2019. С. 288-341.

© Peter Michael Berger, 2012
© Хомченко С.Н., 2019
© ООО «Кучково поле», 2019
© ООО «Ретроспектива»; 2019


Вступительное слово автора публикации

Фридрих Людвиг Вайнбергер (Weinberger) (19.6.1794, Кёнигсберг ‒ 14.2.1869, там же) не был потомственным военным, поэтому о его биографии известно немного. Сын аптекаря в Кёнигсберге, в 1811 г. в 17-летнем возрасте Фридрих Вайнбергер по своему желанию и с согласия родителей поступил на военную службу бомбардиром в 5-ю артиллерийскую роту, входящую в гарнизон родного города. В июне 1812 г. он со своими товарищами по приказу Наполеона был направлен в состав резервной артиллерии императорской Молодой гвардии, проделал путь до Бородина и Москвы и в марте 1813, одним из немногих выживших однополчан, вернулся домой.

В 1815 в Кёнигсберге Вайнбергер стал офицером прусской армии. В 1834 он был произведен в капитаны. Через 15 лет службы командиром роты, в 1849 он стал майором, а в 1852 при выходе в отставку получил звание подполковника.

Между 1849 и 1852 он составил свои «Воспоминания» о походе в Россию, с тех пор манускрипт находился в семейном архиве. Только в 2012 г. его на сайте библиотеки Тюбингенского университета опубликовал немецкий исследователь Питер Михаэль Бергер (Peter Michael Berger),1 с чьего любезного разрешения мы представляем перевод этого документа.

1 https://publikationen.uni-tuebingen.de/xmlui/handle/10900/47058.

Канонир прусской пешей артиллерии, 1813. Кнётель.

с. 296-300

16-го августа мы достигли Смоленска. Снова сообщалось, что здесь мы будем зимовать, отдыхать и восстанавливаться; здесь должны были создаваться магазины и войска регулярно снабжаться продовольствием; здесь мы получим богатую добычу. Все это, как покажут последствия, было только пустыми словами. – Не Россия, а Наполеон не избежал своей судьбы.

Мы нашли город занятым противником и если хотели достигнуть обещанного спокойствия и отдыха, должны были только изгнать его оттуда. Однако это оказалось не так легко, как можно было подумать сначала, русские так легко не отдали нам такой важный пункт, спокойное владение которым могло бы привести к дальним операциям французской армии и наибольшему преимуществу. Смоленск, не последний город большой русской империи, с более чем 10.000 жителей, укреплениями старого вида, стоящий на Днепре, протекающем с севера на юг, из 2 частей, нового и старого города, которые посредством 2 мостов соединены друг с другом. Первый [новый] на правом, низком берегу реки, полностью открыт и контролируется 2-м [старым], расположенным на левом высоком берегу; тот со стеной в 25 футов высотой, 18 футов толщиной и примерно в 800 шагов длиной11, с 29 сильными башнями и находящейся на одном конце плохой цитаделью из 5 бастионов защищен и целиком окружен широким рвом. Пригороды и несколько незначительных передовых укреплений препятствуют приближению к воротам города, а у цитадели вызывает затруднение глубокий ров.

После того, как мы расположились перед этим городом, 17-го утром на рассвете сильная батарея была выведена на позицию на правом берегу Днепра, которой противник противопоставил на противоположном берегу не менее сильную, повредившую нам несколько орудий и взорвавшую несколько зарядных ящиков. Весь день напролет цитадель и город обстреливались. Противник оборонялся очень настойчиво; он прочно занял стену и убил оттуда массу наших людей, – мы потеряли от 5 до 6000 человек в этот день. С наступлением ночи большое количество гранат было заброшено в город, чтобы прогнать оттуда противника, и скоро он был полностью в огне. Противник стал обороняться все слабее, наконец прекратил огонь совсем, и с рассветом покинул город, в дымящиеся руины которого мы тут же вступили с пышностью и музыкой.

Наш авангард преследовал быстро по дороге на Москву удаляющихся русских, настиг их арьергард у Валутиной под Смоленском, дал им блестящий бой и прогнал еще дальше по дороге на Москву.

После нашего входа в Смоленск Наполеон немедленно обошел поле сражения, вероятно для оценки взаимных потерь, или возможно просто чтобы посмотреть, как выполнялись его приказы – все же было заметно гораздо больше лежащих русских, чем союзников; последние были унесены как можно быстрее, пожалуй, не из особенной заботы и христианской любви к ним, а гораздо более из-за дурного впечатления, которое произвел бы на солдат вид наших убитых и раненых и большие потери. По этому поводу говорили, что за армией следует специальная колонна могильщиков.

Город был страшно опустошен, ничего, кроме развалин и дымящихся груд мусора, повсюду вокруг которых таскались раненые русские и лежали сморщенные от огня и почерневшие скелеты людей – ужасно отвратительное зрелище! Желанный мир, обещанный отдых пропали. Между мертвыми телами, стонущими ранеными, на развалинах и дымящихся кучах пепла в отравленном воздухе мы должны были оставаться под открытым небом и заботиться о самообеспечении; теперь у нас, и так чувствующих себя безнадежно несчастными, еще добавилась мысль об отступлении. Все были ожесточены и крайне недовольны. В городе было создано несколько лазаретов, однако в них не доставало лекарств, также не имелось холста и корпии12 , которые заменялись бумагой, паклей и березовыми волокнами. В этих заведениях не было порядка, надзора и ухода. Беспорядок и невнимательность зашли так далеко, что об одном лазарете полностью забыли на 3 дня, и те, кого в нем нашли еще живыми, влачили свое существование только тем, что глодали своих умерших товарищей. Восемь дней мы прожили в этом жалком, плачевном состоянии, потом наконец получили приказ прерваться и идти в Москву.

25-го августа мы покинули Смоленск форсированным маршем, все пошло так быстро, что едва было время отходить от большой дороги, чтобы искать продовольствие, которое было крайне необходимо, так как надлежащее продовольственное снабжение стало гораздо меньшим, чем раньше. Усилия росли с каждым днем, а силы выносить их уменьшались все больше. Где бы мы ни проходили, мы находили все опустошенным, лишь немного продовольствия, часто вообще никакого, а то немногое, что находили, нужно было захватывать. Эта нехватка, нерегулярный образ жизни, плохое питание, потому что часто не имелось ничего, кроме сорванных колосьев хлеба и тухлой воды для утоления голода и жажды, напряженные непрекращающиеся марши, плохие биваки, вдыхание вонючих миазмов, производимых разлагающимися трупами и мертвыми лошадьми, лежащими на большой дороге, нечистоплотность, так как едва ли оставалось время для стирки рубахи, а если это происходило, нужно было снова одевать ее мокрую и сушить на теле – это все больше ослабляло всех и вызывало злокачественные болезни, даже страшнейший тиф. Армия таким образом потеряла массу людей, как и я некоторых моих товарищей. Многие от истощения оставались лежать на большой дороге и обретали здесь печальный конец. Ежедневно уменьшалось количество боеспособных, ежедневно увеличивались усилия и беспорядок. Те, кто не мог идти, незаметно оставался лежать; многие удалялись, устав от мучений, или движимые страстью к грабежу собирались в многонациональные банды, обосновывались в деревнях и поместьях возле большой дороги, разоряли и грабили, даже вели войну между собой, но жили за счет своих товарищей в изобилии.

с. 313-317

6-го ноября мы достигли Вязьмы, опасаясь еще предстоящих 24 миль до Смоленска. Мы должны были пройти ее насквозь, но были атакованы здесь русскими, которые скрывались в изгибах улиц и вдруг внезапно выскакивали, вследствие этого беспорядок был очень большим, но все же мы снова собрались и счастливо отбились, хотя и с большими потерями.

Войска растаяли чрезвычайно, едва ли не каждый полк состоял из 1 батальона, мы потеряли 2 орудия вместе с прислугой.

В ночь после этого боя мы стояли лагерем в нескольких верстах по эту сторону Вязьмы; штормило и снежило настолько сильно, что думали, будто небо упадет. Все было опустошено, ничего не видели, кроме деревьев, ветви которых использовали для бивачных костров. Конина была нашей единственной пищей, и только приятные надежды найти в Смоленске продовольствие еще несколько поддерживали наше мужество. Многие остались лежать на этом биваке мертвыми, и на следующее утро это место выглядело  подобно кладбищу; снег покрыл трупы и образовал могильные холмы. Это зрелище потрясло даже самых бесстрашных.

На следующий день очень утомленными мы продолжили наш марш к Смоленской крепости; всюду видели могилы, образованные снегом, как и на покинутом нами биваке, – это была общая беда.

Мы видели многих солдат из различных подразделений, скорее поодиночке, чем толпами, которые частью покинули свои знамена добровольно, частью отделились из-за мороза и ослабления. Они рассеялись по окрестностям в надежде найти пищу и кров на приближающуюся ночь; но куда бы они ни приходили, они находили все опустошенным, только противника, только казаков встречали они и делались их пленниками или убивались крестьянами. Беспорядок разрастался все больше, возмущение и неподчинение быстро распространялось.

Ежедневно изымались части из немногих еще организованных войск, становившихся жертвой расстройства.

При Михайловке (Mikolowska), за 8 миль до Смоленска, много орудий, зарядных ящиков и всяких предметов, которые Наполеон взял с собой из Кремля как знак победы, было опущено в Семлевское озеро, так как их не могли везти дальше из-за недостатка лошадей. Вскоре мы увидели страстно желаемый Смоленск, где находятся магазины, где мы отдохнем и получим разное продовольствие и предметы одежды. Последние были нам тем более необходимы, потому что холод становился все сильнее, а мы так обносились и оборвались, что едва могли прикрыть нашу наготу. Но как ужасно мы были обмануты. Мы нашли большой прекрасный Смоленск, который был сожжен главным образом при нашем вторжении, теперь полностью разрушенным. Немногие дома, которые еще стояли, были без окон и дверей – о зимних квартирах здесь нельзя было и думать. Мы снова должны были идти на биваки, и здесь, завернутые в лохмотья, были гораздо больше охвачены сильным холодом, чем раньше в густом лесу, который все же в какой-то степени защищал нас от сурового северного ветра. Сейчас мы также не получили предметов одежды и в течение первых дней было поставлено только немного муки и бренди. Так как теперь большей частью это двигало вперед отставшие изголодавшиеся войска, с теми же надеждами и ожиданиями, как у нас, ставшие такими же жалкими, как мы, то солдаты в отчаянии нападали на немногие магазины, которые еще имелись, и полностью разграбляли их; таким образом всему продовольственному снабжению пришел конец и все наши прекрасные надежды были совершенно разрушены. Так как теперь больше не было никаких запасов продовольствия и фуража, и совсем ничего больше не могло быть поставлено, наши батареи получили приказ двигаться со своими лошадьми в близлежащие деревни и искать себе фураж и продовольствие там. Было дано прикрытие, в которое попал я, и таким образом мы через 4 дня после нашего прибытия в Смоленск отправились наудачу в путь вглубь страны. Примерно в 11 верстах в стороне от упомянутого места мы наткнулись, к счастью или к сожалению, на деревню, которая хоть и была покинута жителями, но еще не разрушена, где мы обнаружили солому и сено. В то время как ездовые артиллеристы нагружали этим своих лошадей, мы с остальными из прикрытия пошли поискать продовольствие в других окрестных домах. Два моих товарища и я подошли к хижине с тщательно закрытой дверью на самом краю деревни, где нашли говяжий окорок и сушеные грибы; мы были заняты их укладкой в фуражную сумку, когда внезапные крики и стрельба в деревне вспугнули наше приятное занятие; мы распахнули двери и увидели, к нашему большому удивлению, значительное количество казаков, которые гораздо превосходили нас, рассеянных по домам. Мы видели, как они напали на бедных пруссаков и французов, одного за другим выводили из домов, грабили, пленяли или убивали; чтобы сопротивляться или спешить на помощь, нечего было и думать, тогда нам пришлось бы разделить ту же участь и не изменить их. Поэтому лучше всего было спокойно оставаться в нашей хижине и ждать здесь, что произойдет дальше. Мы снова закрыли дверь нашей крепости и забаррикадировались как можно лучше, а затем через маленькие проемы, которые служили дому окнами, смотрели на бойню, и когда наши враги осмотрели почти всю деревню и пленили большую часть французов и пруссаков вместе с лошадьми, а теперь занимались добычей и пленниками, мы заметили одного из них, сидящего на белом коне, который подъехал к нашей хижине. В начале этого несчастного инцидента мы дали друг другу слово лучше решиться на крайние меры, чем попасть в руки врага, поэтому я, когда белый всадник приблизился к нашему замку, вставил свое ружье в проем и выстрелил в длиннобородого казака. К счастью для его белой, он упал с нее и остался лежать, не шевелясь, а верное преданное животное осталось спокойно стоять у своего бездыханного господина. К счастью, остальные казаки были так усердно заняты своими пленными и добычей, что едва ли заметили что-то из этого инцидента; так как вскоре после того, как они все погрузили и собрались, они, забыв своего потерянного товарища, покинули деревню с пленными и с ликованием поехали в сторону, противоположную нашему нахождению. Если бы командир не дал войскам разрешение разойтись по домам, а оставил бы вместе, чтобы быть готовыми к возможному нападению, то можно было легко оказать сопротивление этой толпе и уйти с нашими людьми. Когда мы посчитали деревню снова безопасной, мы покинули наше укрытие и собрались с несколькими товарищами, счастливо уберегшимися в их убежище. Большая часть была мертва или пленена, всех лошадей забрали с собой казаки, и оставили нам в качестве возмещения маленькую белую лошадь, в подушке седла которой мы нашли золотой крест и некоторые другие ценности, теперь не имевшие для нас никакого значения; напротив, бесценным был мешок с говяжьим окороком и сушеными грибами, который обещал вкусную трапезу нашим изголодавшимся желудкам. Теперь мы быстро вернулись к биваку, где нас уже давно с тоской ожидали; но все были сильно разочарованы, когда мы объявили о печальной судьбе товарищей и нашем счастливо перенесенном похождении. Однако это ничего не изменило, и мы все должны были утешиться наполненным мешком и маленькой белой лошадью, оказавшей нам еще большую услугу, покинув мир вскоре после нашего возвращения. Покойная была немедленно порезана, а из ее нежного мяса, крови, говяжьего окорока, грибов и немного добавленного сала, так же счастливо найденного, приготовлено превосходное рагу, которое, пожалуй, едва ли можно найти в какой-нибудь поваренной книге, но чей деликатесный вкус заставил нас забыть на данный момент обо всех перенесенных страданиях.

Нашим зимним квартирам теперь также настал конец, так что 14-го ноября мы были вынуждены покинуть Смоленск, оставив из-за отсутствия лошадей все боеприпасы и запасные повозки.

11 - Под шагом имеется в виду 1/1000 часть мили, в данном случае немецкой. То есть 800 шагов равны 5936 м, что близко к действительной протяженности стен смоленской крепости (6,5 км).

12 - Корпия – нащипанные из старой льняной ткани нити, употреблявшиеся как перевязочный материал.

   

Поделиться ссылкой:

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Наверх